Когда мы с Калли оказывались в баре вдвоем, он не раз и не два спрашивал:
— Ты веришь этому гребаному Джордану? Ты можешь поверить, что человек может позволить какой-то суке обобрать его как липку? Ты ему веришь, когда он превозносит ее до небес?
— Она не сука, — уточнял я. — Она много лет была ему женой. Родила троих детей. Он на нее молился. Понятно, что вину он ищет в себе.
* * *
Меня разговорил именно Джордан. Как-то он сказал:
— Ты задаешь много вопросов, но сам ничего о себе не рассказываешь. — Он помолчал, словно раздумывая, а так ли интересен ему вопрос, который он собирался задать, но продолжил: — Почему ты так долго торчишь в Вегасе?
— Я писатель, — ответил я, и пошло-поехало. На них произвели впечатление мои слова о том, что я опубликовал роман. Подобная реакция всегда меня забавляла. Но еще больше они удивились, узнав, что мне тридцать один год и у меня трое детей.
— Я думал, тебе максимум двадцать пять, — признался Калли. — И ты не носишь кольца.
— Я никогда не носил кольца, — ответил я.
— И напрасно, — улыбнулся Джордан. — Без кольца у тебя виноватый вид.
По какой-то причине я не мог представить себе, чтобы он так шутил до развода, живя в Огайо. Тогда он счел бы эту шутку грубой. Но я, конечно, не стал на него обижаться. Рассказал о своей женитьбе, о том, что шрам я получил не на войне, а на операционном столе, когда мне вырезали желчный пузырь. В тот момент Калли рассмеялся и воскликнул: «А ты, однако, обманщик!»
Я пожал плечами, улыбнулся и продолжил.
У меня нет прошлого. Я не помню родителей. У меня нет дядьев, кузенов, родного города или деревни. Есть только брат двумя годами старше меня. В три года — моему брату Арти было пять — я вместе с ним оказался в приюте неподалеку от Нью-Йорка, куда сдала нас мать. Я совершенно ее не помню.
Об этом я не рассказал ни Калли, ни Джордану, ни Диане. Об этом я не говорил никогда. Даже с моим братом Арти, который мне ближе любого другого человека.
Я не говорю об этом, потому что рассказ о первых годах моей жизни получается очень уж жалостливым, хотя на самом деле все было не так. В приюте к детям относились со всей душой, давали хорошее образование, управлял приютом умный, интеллигентный человек. Я видел там только добро, пока мы с Арти не распрощались с ним. В восемнадцать лет он нашел работу и квартиру. Я убежал к нему. А через несколько месяцев расстался и с ним, солгал насчет своего возраста и ушел на Вторую мировую войну. Шестнадцать лет спустя, в Вегасе, я рассказал Джордану, Калли и Диане о войне и моей последующей жизни.