«Волчок», как я уже упоминал, не был ни ловким драккаром, ни даже хавскипом. Он переваливался по волнам, вместо того чтобы их рассекать, кидался на них, точно медведь. И становилось понятно, почему народы Срединного моря говорят о корабле «она» — плыть на кнорре все равно что уламывать женщину, брать лаской, а не таской, покуда она не смилостивится.
Финн насмешливо сплюнул, когда я это сказал, — мол, люди разумные так обхаживают быков, жеребцов и боровов, а вообще корабль — это корабль и не жди добра, коли все примутся обряжать корабли в юбки. Если уж на то пошло, женщина в море бесполезна. Короче, подытожил он, не зря в нашем северном языке корабль — «оно», не женщина и не мужчина.
Сигват согласился со мной.
— Сам посуди, — прибавил он, — на корабль вечно тратишься, как и на женщину. А вокруг постоянно болтается толпа мужиков. И верх корабль выставляет, а низ прячет тоже по-женски.
— Нужна сноровка, чтобы справиться с обоими, и с кораблем, и с бабой, — хохотнул Квасир.
Остальные поддержали, принялись подбирать новые сравнения и попутно проклинать наше средство передвижения. Под парусом кнорр — отличный корабль, но когда ветер стих, приходится спускать парус и просто ждать, катаясь на волнах, пока снова не задует — либо плыть, куда несет течение.
У Гизура было собственное мнение о корабле Радослава.
— За оснасткой надо бы приглядеть, кое-чего подтянуть да подправить, — пробурчал он. — Веревки укоротить, клинья подбить, крепеж наладить. — Он вскинул руку, словно показывая мне драгоценный камень, хотя его лицо кривилось от отвращения. На раскрытой ладони у него лежала горстка чего-то вроде овсянки. — Только погляди на это, Орм! Только погляди!
— Что это? — уточнил Радослав с опаской, а я присмотрелся. Древесная гниль? На нас пало проклятие рун?
— Стружка с веревок, — усмехнулся Гизур. Я посмотрел на брус поперек круглой мачты, елозивший по ней вместе с парусом вверх и вниз. — Веревки скоблят дерево, — хмуро пояснил Гизур. — Отсюда и стружка.
Радослав потер подбородок и дернул себя за прядь, затем уныло повел плечами.
— Знаешь, для меня это всего лишь второй выход в море в жизни. Я речник, родился и вырос гребцом. Я торговал на реке, вверх и вниз от Киева, менял меха на серебро и жил достойно, покуда не начались стычки с хазарами и булгарами. Так что я купил корабль, решив ловить удачу.
Гизур сразу подобрел, хлопнул погрустневшего славянина по плечу, так он показывал, что сочувствует, — поговаривали, что за это его и назвали в честь матери, Гюды. Отец же Гизура, болтали, уплыл на запад, соблазнившись байками о земле на закате, — уплыл и не вернулся.