Почти каждую ночь, в тишине нашего пристанища, они просили посмотреть меч, этот кривой клинок, вырванный мною из руки Атли. Его выковал мастер, наполовину карлик или повелитель драконов, уж точно не человек. Он был способен разрубить наковальню, на которой его ковали, а по лезвию тянулась змея из рун, тугой узел узора, не поддававшийся разгадке.
Братство восхищалось этим оружием и его блеском — и новыми рунами, которые я вырезал на деревянной рукояти. Я медленно постигал эту премудрость, и мне требовалась помощь, но руны были достаточно простыми, чтобы любой из Братства мог их читать, хотя бы водя пальцами по линиям.
И лишь я знал, что эти руны обозначают обратный путь к кургану Атли через Травяное море. Карта.
Карта, которую я умудрился потерять.
Все эти мысли вертелись у меня в голове, темные, как жижа в сточных канавах Миклагарда, когда я сутулясь брел под дождем к нашей кишевшей крысами обители, а следом за мной шагал славянин. Ветер налетал порывами, громко завывал, а на черной морской воде пенные барашки танцевали, будто звезды в ночном небе.
— Ты словно проснулся с уродиной, хотя ложился в постель со златовласой Сив, — проворчал Квасир, когда я зашел внутрь и стянул с себя мокрую мешковину, служившую мне плащом. Его единственный глаз ярко сверкнул, другой был белесым, как дохлая рыба. Квасир оглядел славянина с головы до ног, но промолчал.
— Да Торова златовласка на него и не покосится, — напевно произнес другой голос. — А вот для греческих полукровок он в самом соку. Что там впереди, а, Орм?
— Или позади, — с издевкой уточнил Финн Лошадиная Голова, непристойно повел бедрами и заржал собственной шутке. Во взгляде брата Иоанна промелькнул укор, и Финн нарочито сконфузился, не забыв подтолкнуть своего соседа и убедиться, что тот оценил его остроумие.
— Не обращай внимания, — брат Иоанн взял меня под локоть. — Заходите, присаживайтесь. Вот котелок… с чем-то… и овощами. Сигват подобрал, Финн наловил голубей. И хлеб. Нашему гостю тоже хватит.
Мужчины потеснились, брат Иоанн усадил нас, сунул нам в руки плошки и хлеб и подмигнул. Радослав посмотрел на еду, и всем стало ясно, что похлебка из голубей Великого Города не предел его мечтаний. Да и бывать ему приходилось в местах получше этого, где во все щели задувал ветер и гнусно чадила жаровня. Но он только усмехнулся и принялся жевать, показывая, что ценит радушие. Я тоже приложился к плошке, но мой рот был словно полон пепла.
Я назвал Радослава. Объяснил, почему он здесь, и прибавил, что, случилось именно то, чего мы опасались, — рунный меч пропал. Пала тишина, ее нарушал разве что ветер, шевеливший завитки волос на челе брата Иоанна. В этой тишине можно было расслышать, как кряхтит небосвод нашего мира.