Сулейман прошелестел шелком, вздохнул гневливо:
— Что общего у великой султанши с этими неверными?
— В моих жилах течет такая же кровь, как у них.
— Важна не кровь, а вера. Разве султаны смотрят, какая кровь течет в жилах их героев?
— Но ведь, ваше величество, эти люди герои над героями! Рустем-паша не смог одолеть их, даже имея в десять раз больше людей. Он взял их коварством, и они поверили его славянской речи. Мой народ доверчив.
Султан упрямо держался на расстоянии, так, будто надеялся на поддержку темноты. Пока не видел Роксоланы рядом, мог сопротивляться ей.
— Они понесут заслуженную кару. Это разбойники и поджигатели. Я набросил бы петлю даже на шею собственного сына, если бы он начал жечь Стамбул.
— Фатих начинал с этого, мой повелитель. Он превратил Царьград в пепел, чтобы возродить его еще более прекрасным.
Султан даже встал от возмущения.
— Сравнить великого Фатиха с безымянными разбойниками!.. Фатих был воин!
— Они тоже воины, а не разбойники, ваше величество! Пожар длился целый месяц до их появления в Ускюдаре.
— Они подожгли Ускюдар!
— Но ваше величество, они хотели просто посветить себе.
— Посветить для грабежа?
— Они слишком благородны, чтобы употреблять такое грубое слово. Они говорят: «Доскочить».
Султан уже был возле нее. Эта женщина ошеломляла его, как вспышка молнии. Единственное спасение — бежать от нее.
— А что такое — доскочить?
Она засмеялась тихо, скрывая насмешку.
— Это означает: приблизиться к чему-то так, что оно становится твоим.
Он протянул руку. Рука была тяжелая и жадная. Еще и не зная, какими будут слова Хасеки, с какими просьбами она обратится, он готов был на все ответить: «Да! Да! Да!» Лишь бы только иметь под рукой это пугливое тело. Может, полюбил ее когда-то именно за то, что ничего не просила, не требовала, не капризничала. А потом не заметил даже, как становилась похожей на других женщин, которые надоедают своими домогательствами, ибо все равно не могла уподобиться никому на этом свете, была единственная, единственная, единственная!
— Никто не избежит своей участи на этом свете, — еще пробормотал Сулейман, словно бы пытаясь оправдать свою неуступчивость.
Но Роксолана уже знала, что султан готов сказать: «Я подумаю», нужно только дать ему время для отступления, чтобы выйти с честью. Она долго ластилась к суровому властелину, умело чередовала чары своей души и своего легкого и послушного тела и только потом прошептала ему в твердое ухо так, будто опасалась, чтобы кто-нибудь не подслушал:
— Мой повелитель, повезите меня в Эди-куле, чтобы я увидела этих загадочных рыцарей.