Клиона достигла той части реки, где, как он знал, глубина была больше. Из воды выступал большой камень, и девушка забралась на него, найдя опору для ноги и вскарабкавшись наверх.
Теперь граф не мог не видеть, что остальные части тела купальщицы были столь же прекрасными, как и виденное им ранее. Купальный костюм расходился маленькой юбочкой, под которой были панталоны, доходящие почти до колен.
У Клионы были длинные изящные ноги и тонкие щиколотки. Чарльз знал, что должен скромно отвести глаза. Он так и поступил, переведя взгляд выше. Лучше не стало, ибо теперь девушка завела руки за спину и откинула голову, так что солнце заиграло прямо на ее горле и шее, ведя чистую, прекрасную линию к груди.
Она была восхитительно чувственной. Несколько распутная поза не оставляла в этом никакого сомнения. Граф стоял, не в силах сдвинуться с места, презирая себя и одновременно страшась, что Клиона заметит его и утратит свою очаровательную непринужденность.
Но потом она сделала нечто такое, от чего у графа перехватило дыхание. Подавшись вперед, она сложила перед собой ладони и склонила голову, так что ее лица нельзя было разглядеть. Затем замерла в полной неподвижности.
«Похоже, она молится», — подумал Чарльз и понял, что теперь просто обязан уйти. Но не успел он пошевелиться, как девушка подняла голову, глядя прямо в облака, будто обращалась к небесам. Казалось, будто она разговаривает с другом, которому безоговорочно доверяет, будто спрашивает: «Ты понял меня, так ведь? Я могу на тебя положиться?»
Чарльз был настолько уверен, что именно эти слова идут из сердца Клионы, что почти услышал их.
Внезапно граф понял, что она молится за него. Это было совершенно нелепо. С чего он взял, что она помнит о нем? Но Чарльз знал, что помнит. Здесь они были вместе, и здесь она пообещала молиться за него.
Он затаил дыхание.
Клиона поднялась на ноги, бросилась в воду и быстро поплыла. Чарльзу привиделась голубая русалка, мелькнувшая в воздухе и потом исчезнувшая в воде. Секунду спустя он увидел, что девушка направляется к берегу.
Граф подождал, пока она благополучно его достигла и ступила на траву. Потом тихонько попятился, отвязал коня и уехал из леса.
Чарльз полагал, что ему должно быть стыдно за подобное подсматривание, и в каком-то смысле он действительно этого стыдился. Но не того, что разглядывал хорошенькую фигурку Клионы, а того, что невольно вмешался в ее молитвы.
Он смел надеяться, что эти искренние, невинные молитвы посвящены ему, и понимал, что ни за что на свете не смог бы расстаться с этой надеждой.