Однажды, когда Уильям красовался перед братом, стреляя из винтовки по банкам из-под колы, выстроенным в ряд вдоль забора, пуля срикошетила и попала Стю в плечо. Стю рухнул на землю, из раны сочилась кровь, которая насквозь пропитала рукав рубашки. На одно кошмарное мгновение Уильяму показалось, что он мертв.
В панике он упал на колени рядом с братом, сорвал с себя рубашку и прижал ее к ране.
— О боже, Стю… Пожалуйста, скажи же что-нибудь! Скажи, что ты в порядке!
Стю открыл глаза и вымученно улыбнулся.
— Отличный выстрел, — с трудом произнес он.
К тому времени как Уильям отчасти дотащил, отчасти донес на руках Стю до дома, брат снова потерял сознание. Вызвали доктора, у которого работала тетя Лилиан. Обследование показало, что пострадали только мягкие ткани, а жизненно важные органы не задеты, и пулю вытащили. Все вздохнули с облегчением, когда доктор объявил, что мальчик выживет и будет как новенький.
Через два дня у него началось заражение. В те времена достать пенициллин было не так-то просто, особенно в таких отдаленных местах, как это. Все, что они могли, — это делать припарки и надеяться на лучшее. Но Стю становилось только хуже, у него началась горячка, а рука распухла, как пасхальный окорок. На протяжении этого сурового испытания Уильям, винивший себя во всем, практически не отходил от постели брата, моля Бога забрать его вместо Стю, если до этого дойдет.
Но Господь либо не услышал его молитвы, либо у него были другие планы относительно Уильяма. Утром четвертого дня, как Стю находился в забытьи, Уильям прикорнул в кресле у постели брата, а когда проснулся, тот был уже мертв. Его родители и сестры, дядя с тетей — все столпились вокруг. Мать, не помня себя от горя, безутешно рыдала, а сестры жались к ней, пряча лица в подоле ее юбки.
Но Уильям отказывался в это верить:
— Нет!
Он вскочил и принялся трясти безжизненное тело брата, как делал это по утрам, когда Стю притворялся, что спит.
— Стю! — рыдал он, теряя разум от горя. — Что же ты, давай, это уже не смешно! Ты так всех напугал! Прекрати сейчас же. Я серьезно, Стю. Если ты сейчас же не поднимешься с кровати, то я… то я…
— Довольно, сынок.
Тяжелая рука опустилась на его плечо. Подняв голову, Уильям увидел устремленный на себя взгляд и мрачное, неумолимое лицо отца. Оно запомнилось Уильяму и по сей день, намертво засело в его памяти. Отец ни словом не упрекнул его ни тогда, ни потом, однако ни у кого не оставалось сомнений, что это он виноват во всем. И даже если родители смогут его простить, Уильям знал, что сам он не простит себя никогда.