21. Май 1956 года. Понедельник, после полудня
Ровно в тринадцать-ноль-ноль на лужайке перед штабом полка раздалась команда: «Полк, смирно! Равнение на-а средину!», — и начштаба полка подполковник Харитонов порысил с правого фланга к центру, перешел на шаг, точно посредине строя круто повернул направо и, отбивая подошвы, приблизился к полковнику Ситникову и стоящему рядом с ним капитану Смирнову и доложил, что полк для послеполетного разбора построен. Полетов, правда, сегодня не было, но они были на прошлой неделе, и так уж повелось неизвестно с каких пор, что это построение по понедельникам называлось послеполетным разбором. В другие дни полк не строили…
Выслушав рапорт начальника штаба, «батя» негромко обронил: «Вольно!», подполковник Харитонов, как тот усилитель в радиоприемнике, принятую команду усилил до крика с побагровением лица — и послеполетные разборы начались.
Начались они в звеньях. Перед строем становились командиры звеньев и говорили, кто как летал на прошлой неделе и какие за это время накопились замечания к техническому составу.
Перед фронтом нашего звена бубнил капитан Чайка, и если не вслушиваться в его слова, в которых не было ничего нового, то в уши начинала лезть сумятица голосов — громких и тихих, басовитых и тенористых, хриплых и чистых, ровных и спотыкающихся на каждом слове.
Командиров звеньев перед строем сменили инженеры эскадрилий, инженеров — адьютанты, адьютантов сами комэски, и с каждой сменой голоса становились четче, резче, категоричнее. Наконец, комэски, предварительно рявкнув на свою эскадрилию, чтобы стояла смирно и глазела на середину, печатали шаг по пути, пройденному начальником штаба, и докладывали «бате», что в такой-то эскадрилии послеполетный разбор закончен. Выслушав рапорта всех эскадрилий и полковых служб, «батя» ставил задачу на последующие летные дни. После «бати» слово брал замполит и давал всему партийно-политическую оценку.
Так всегда было, так повторилось и сегодня. Полковник Ситников с высоты своего баскетбольного роста наклонился к капитану Смирнову, все время безучастно торчащему рядом с ним, и капитан Смирнов кивнул головой, сделал шаг вперед, заложил одну руку за борт кителя, слегка оттопырил животик и заговорил:
— Я в вашем славном полку, — говорил капитан Смирнов звонким голосом, — человек новый, и, как новому человеку, мне виднее то, к чему вы привыкли и чего уже не замечаете. Людям это свойственно — не замечать героического в повседневности будничной работы. А я стал сегодня свидетелем, прямо скажу, героического поступка солдат и сержантов первой эскадрильи. Да, именно героического — не побоюсь этого слова! — с пафосом воскликнул капитан Смирнов и выбросил вперед руку — точь-в-точь как на картине одного, не помню какого, художника изображен Ленин. Только на этой картине Ленин изображен на фоне красных флагов и знамен, а наш капитан выступал на фоне обшарпанного двухэтажного здания штаба полка и монументально-неподвижного полковника Ситникова. А так очень даже похоже.