Атака начинается внезапно. Крупнокалиберные орудия замолкают, бьют 75-миллиметровки и минометы. Под их прикрытием сразу несколько групп скользят между завалами. Все наступающие немцы — в маскхалатах, каски тоже покрашены в грязно-белый цвет. Они не стреляют и, видно по всему, уже постигли премудрости городского боя. Ни крика, ни шума — молчаливый бросок.
Наши не стреляют. Может, не видят? Просовываю голову в лаз и кричу Мишке:
— Фрицы идут! Передай остальным!
— Знаем, — солидно отвечает второй номер. — Подпускаем поближе.
Это «поближе» едва не оборачивается трагедией. Из двух мест сразу бьют струи огня. С огнеметами я еще не сталкивался, зрелище жуткое. Огонь с шипением выстилает горящие полосы. Но фрицы поспешили или хотели загнать наших еще глубже в подвалы, а там выжечь все дотла.
Из амбразур и укрытий одновременно огрызаются автоматы и два-три ручных пулемета. Огонь ведется плотный, но из развалин дома в нашу сторону тоже бьют немецкие пулеметы, и в том числе один крупнокалиберный. Мишка появляется рядом со мной. Амбразура завалена, и стрелять ему неоткуда.
Мы выпускаем все шесть дисков ППШ в течение десяти минут. Слишком напористо лезут фрицы. Остается винтовка и гранаты. Но расстояние для гранат великовато. Я стреляю из винтовки, а Мишка, пыхтя, набивает диски. В нервозной обстановке боя взвести тугую пружину и вставлять патроны в диск — долгое дело.
— Мишка, иди, принеси себе винтовку.
Он послушно кивает и вскоре возвращается с винтовкой и сумкой патронов. Но атака замирает на полпути, я отчетливо вижу несколько трупов в касках, остальные прячутся. Нашу точку засекают со второго этажа разрушенного здания и обстреливают длинными очередями. Кирпич крошится, разлетается кусками. Мы ложимся у основания стены.
— Миша, живой?
— Живой… ох и колотят!
Напарник подтягивает автомат, открытый диск забит кирпичной крошкой, пружину наверняка заклинит. От попаданий десятков пуль висит облако ржаво-красной пыли.
— Прикрой тряпкой диски и автоматы. Мы их сейчас не сумеем зарядить. Будем обороняться винтовками.
Под прикрытием пулеметных очередей и пока мы возились с автоматами, немцы продвигаются ближе. Знакомое шипение заставляет нас бестолково шарахнуться глубже в развалины. Огнеметная струя почти достает клубящимся языком пламени наши позиции. Я не знаю технических данных немецких ранцевых огнеметов, наверное, метров 50–70. Еще один рывок — и нас зажарят живьем. Я вижу огнеметчика и рядом с ним еще несколько фрицев в маскхалатах. Они делают перебежки и исчезают за вывороченной бетонной плитой.