Очнулся он только вечером и долго приходил в себя, и, осматриваясь, пытался вспомнить, где он. Цветастые занавески на двери пропускали жёлтый свет из кухни, оттуда слышались голоса, звякала посуда, и так пахло едой, что он невольно сглотнул. А потом долго прислушивался, пока не понял, что среди звуков работающего телевизора слышны только женские голоса. И вспомнил, и что с ним, и где он, но никак не мог понять, почему снова вечер. Сколько же он спал? И, спустив ноги с кровати, долго сидел, раздумывая, показаться ли на глаза женщинам, мол, проснулся, или не стоит. В голове прояснилось, и сердце уже не давит, а что болит спина, то как ей не болеть. Но тут отвлёк монотонный звук от окна. И, повернув голову, прислушался и он понял: там, за окном, идёт дождь. И отчего-то обрадовался, и захотелось немедленно убедиться, а то, может, всё только кажется, и нет никакого дождя.
Но, поднявшись, с трудом устоял на ногах, до того был слаб, дрожали, просто тряслись и руки, и ноги, они казались тоненькими, чужими, и голова закружилась так, что пришлось вернуться на койку. Такого странного состояния он ещё не испытывал. Может, это оттого, что резко встал? Чёрт возьми, почему так трудно дышать! Надо открыть окно. Если он сейчас не откроет раму, то задохнётся, точно задохнётся! И шаркая на нетвёрдых ногах и выставив для равновесия перед собой руки, он добрался до окошка и там припал к подоконнику. Но открыть створки так и не решился, только уткнулся горячим лбом в прохладное запотевшее стекло. И через несколько минут отпустило, и стало легче, и в зыбком свете от двери смог рассмотреть струи воды, сбегавшие по окошку. Дождь был таким сильным, будто кто-то поливал окно из брандспойта, вот и на подоконнике лежала влажная тряпка, видно, вода затекала и в дом.
Вернувшись на койку, он натянул на себя одно, второе одеяло, что не пожалели для него добрые самаритянки, но так и не решился появиться перед ними. Придётся, сжавшись, лежать и ждать. Ждать чего? Когда хозяйки уснут и погасят свет? Но как он в темноте найдёт дорогу до входной двери? А на улице, помнится, была ещё и собака. Нет, он ведёт себя как школьник, который, хоть его режь, не спросит у взрослых дорогу до сортира. Он всегда тяготился этой стороны человеческой жизни, впрочем, как все остальные люди, и восторженные барышни, и вполне циничные мужчины. А когда справлять нужду на глазах других, да еще под запись…
Он-то сидел в малолюдной камере, но ему рассказывали, как это бывает в общих, куда набивали под завязку. Ведь и там людям не самой тонкой душевной организации время от времени требовалась определённая уединенность, и там отнюдь не стеснительные мужчины старались огородить танк простыней. Висела она до первого обыска, и каждый раз вертухаи срывали занавеску с особым остервенением.