— Ну, и кто так вешает, а? Дай, покажу, — и длинными руками друг Доры стянул джинсы и ловко закрепил края брючин прищепками. — Так быстрей высохнут! Значит, говоришь, заблудился? И долго ты, Коля, блукал?
— Как оказалось, долго, — нагнулся над тазиком Коля.
— И где тут можно заблудиться? Ты ж, говорят, инженер, — недоумевал Анатолий.
— Ну, это дело нехитрое, — заверил инженер.
— Так откуда мы шли, говоришь? — наседал долговязый.
— Мы шли от станции, — делая паузы после каждого слова, давал пояснения инженер.
— От какой это станции? — всё допытывался друг Доры.
— Это имеет значение? Не помню, как она называется… А вам зачем это знать? — глядя прямо в глаза, пошёл в наступление уже не инженер, а беглец. Теперь и он в упор рассматривал шофёра. У того были светлые волосы, красноватый загар, приличные джинсы и настоящий кожаный Serpentor. А ещё эти золотые побрякушки: часы, цепочка, кольцо… Этот друг был, что называется, выставочным экземпляром, чувствуется, привык производить впечатление. Откуда здесь такой? И что ему надо? Он еле стоит на ногах, а этот впился, как клещ.
— …Как зачем? Я приезжаю, а у моей бабы в доме какой-то хмырь. От шоб ты сам делал? Наверно ж, прежде чем накостылять, поинтересовался б, откуда этот мужик взялся? Так? Ну, и как ты у Дорки оказался? Ты шо, её раньше знал?
— Вошёл в село и постучал в крайний дом, Анна Яковлевна и пустила. Ни её, ни Дору никогда прежде не видел.
— Ну, ладно, кончай эту бодягу и айда до дому, — неожиданно и мирно завершил допрос Анатолий. — Выпить хочу, а бабы, сам знаешь, в этом деле не компаньоны.
— А накостылять что же? — стал зачем-то нарываться инженер.
— Ну, это от тебя зависит… Как вести себя будешь, — усмехнулся Анатолий и, развернувшись, припустил на длинных ногах обратно к дому. Он давно скрылся, а у беглеца всё ещё подрагивали руки, и падали прищепки. Он всё призывал себя успокоиться: мол, этот долговязый всего лишь ревнивый недалекий павиан, и ничего больше. И что у него за акцент — заблудився, блукав. Поляк? На украинца не похож. Но приезжий — это тебе не простодушные Дора и Анна Яковлевна. Как мужчина он анализирует всё равно лучше любой женщины. Всё так! Но зачем этому Анатолию анализировать? Он приехал к женщине…
Краем глаза он видел, как там, у дома, мелькало уже не жёлтое, а красное Дорино платье, а её друг играл с собакой, и собака радостно прыгала и носилась по двору и огороду, там была нормальная человеческая жизнь… Нет, в дом он не пойдёт, он здесь погуляет. И, натянув куртку, уселся на каком-то обрубке за поленницей. И сделал это вовремя. Через несколько минут приезжий и Дора прошмыгнули в баню, и стены там тряслись от их голосов и смеха. Они чем-то там всё гремели, а потом всё стихло. Ушли? А он гулял дальше, и всё удивлялся, как сильно затягивает нормальная жизнь и как тяжело от неё оторваться, даже если смотришь на неё со стороны. И вот уже человеку кажется: и он, он тоже живет обычной жизнью, где есть жалостливые старушки, картошка со сковородки, кошки, собаки, с пылу жару пирожки с капустой, лукавые женщины и много чего другого, совершенно недоступного… И он, прикрывшись чужим именем, пытается выдать себя за нормального человека. И уже нисколько не тревожит, что кто-то увидит его здесь, у поленницы. Машина у двора — это и его защита, может, и он на ней приехал.