— Спасибо, довезли… Вот возьмите! — протянул он купюру.
Человек, так и не повернув головы, молча принял деньги, и машина тут же тронулась с места.
— Эээ!.. Мне бы сдачу! — крикнул он и осёкся. Машина резко остановилась и зелёным бортом двинулась прямо на него, едва успел увернуться. Шофёрский напарник выскочил к нему и с какой-то нехорошей улыбкой прокричал в лицо:
— Нет у нас сдачи! Но если ты такой жидяра, то подожди, счас пивка и сигарет куплю — и дам тебе сдачу! Нет, ты посмотри, сдачу ему!
Парень ринулся к станционным киоскам, а, вернувшись, сунул ему какие-то бумажки, оказалась сущая мелочь — 133 рубля и ещё 58 копеек. Это было не хорошо, так ведь не договаривались! Нет, в самом деле, как же теперь быть с билетом на поезд? Что ж они так со мной? Знали бы, черти, кого подобрали на дороге, кого подвозили!
И что теперь делать, остановился у одной из могучих берёз, росших на станции, и огляделся. В синем безжалостном свете вокзальных фонарей силикатным кирпичом белел вокзал, за перроном отливали серебром рельсы, мигали красные огни, а мимо туда-сюда сновали разнообразные фигуры. Они то внезапно появлялись в круге света, то исчезали в темноте, а потом появлялись уже под другими фонарями. И голоса, и громкий смех, и металлический лязг, и музыка — эта вокзальная суета была до того чужда, что он почувствовал себя щепкой, потоком прибившейся к берегу. Но ещё минута, другая и его снова понесёт куда-то дальше…
И он вдруг остро почувствовал свою отдельность от этой слитной жизни, а скоро её почувствуют и другие. Нельзя стоять столбом, надо идти, искать кассу. Но как брать билет? Не просить же кассиршу: «Дайте на все деньги, куда хватит». Это в детстве можно было вывалить на прилавок мелочь и сказать продавщице: «Ирисок! На все!». Он ещё помнит, сколько радости было, когда карманы были набиты конфетами…
Но вернуться в детство не дали. Над самым ухом чей-то голос визгливо выкрикнул: «Не знаешь, чё ли, как потратить? Давай их сюда…» И его тут же тесно обступили несколько человек с неясными лицами, они жарко дышали в лицо, теребили со всех сторон, но, когда он был готов разжать пальцы, женский голос за спиной потребовал: «А ну, брысь отсюда! Что пристали к человеку?» И, обернувшись, увидел женщину в голубом платье и белых босоножках. Он почему-то чётко видел эти босоножки с перепоночками, видел маленькие белые пальчики, на которых поблёскивал красный лак. И вот это голубое платье, эти белые босоножки заворожили не только его, но, видно, и бойких парней.
Они разом отступили и пропали, будто кто стёр ластиком. А незнакомка подошла близко и заглянула в глаза: «Ты чё? Деньги отдал бы? Ну, ты даёшь! Это же шакалы, с ними только так и надо!» Он ещё хотел спросить: а как надо, но женщина взяла его за руку и повела куда-то, и он безропотно подчинился. Она что, знает его? Но и он где-то видел это ярко накрашенное лицо, это синее платье, только где? А как же поезд, Москва, подумал он, но как-то мельком, будто о чём-то не обязательном.