— Но он сказал — «копия», — уточнил капитан. — Копия чего?
— Ах это! — улыбнулась я. — Речь идет о копии аттестата за второй курс. Фомин просил принести ее вместе с этюдами.
— Зачем? — спросил капитан.
— А он не объяснил зачем, — пожала я плечами. — Наверное, учебой Роминой интересовался. Он же был его наставником в некотором роде… Разве Рома вам этого не говорил? У них с Фоминым были очень хорошие дружеские отношения. Они уважали друг друга. Согласитесь, сегодня это встречается не часто. Фомин видел в Роме равного себе художника, ни больше ни меньше.
— Вот как? — сказал капитан с ноткой недоверия в голосе. — Ну, ладно… Пусть ваш Тихонов звонит, если что-то вспомнит о Фомине.
— Обязательно позвонит! — заверила я капитана. — Если вспомнит!
И, положив трубочку, в негодовании повернулась к Кряжимскому.
— Вы заставили меня врать, Сергей Иванович! — сказала я. — Объясните, черт возьми, зачем вам это было нужно? Что за игры вы затеваете с милицией?
— Игры?! — возмутился он. — Я, наоборот, хочу, чтобы она нос свой не совала туда, где ей делать совершенно нечего!
— Я — вся внимание! — сказала я Кряжимскому угрожающим тоном. — Жду ваших объяснений.
— Фомина убил человек, который хочет отыскать клад Разина! — заявил Сергей Иванович и посмотрел на нас как на малолетних недоумков. — А ключ к этому кладу содержится в картине, с которой Рома снял копию. Убийца забрал у Фомина копию.
Я недоверчиво покрутила головой, но ничего не сказала. Ромка смотрел на Кряжимского напряженно, но тоже молчал. Сергей Иванович, казалось, был доволен произведенным на нас впечатлением.
— Никакого краеведа на самом деле не существует! — сделал он еще одно заявление. — Есть какой-то неизвестный нам человек, который давно, надо полагать, одержим идеей найти разинские сокровища.
Кряжимский говорил так, словно ни на секунду не сомневался в реальности этих сокровищ. Но для меня эта идея звучала пока неубедительно.
— Он каким-то образом узнал о тайне этой картины, — продолжал Кряжимский. — Ему удалось установить, что картина скорее всего хранится в тех самых фондах художественного музея, которые в начале тридцатых были перевезены в него из краеведческого музея. Но самому ему отыскать картину никогда бы не удалось.
Дело это, сами понимаете, непростое, нужно перевернуть тысячи экспонатов, которые хранились в подвале самым, как я предполагаю, невообразимым образом, простите мне этот невольный каламбур. За тем, что происходит в музее, этот лжекраевед, без всякого сомнения, следил и ждал удобного момента, чтобы добраться до картины.