Бригадир вопросительно поглядел на художницу: гляди, какая ловкая. Имеет дело с бумагой да красками, что-то там рисует, а туда же, поучать рабочий класс. Не много ли на себя берет?
— У меня есть портреты рабочих. Кузнецы, шахтеры, сталевары. Я стремилась написать их правдиво. Но всю красоту вкладывала в лица — глубокие глаза, высокий, гордый лоб. И, конечно, в руки. Есть даже портрет без лица. Не пугайтесь, это не модернизм. Позже покажу его вам, ребятки. На коленях белоснежный фартук. И на нем руки. Узловатые, крепкие, с синими жилами, но живые и горячие. Готовые к любой работе. Все они умеют. И ткать, и стирать, и детей нянчить, и горы и реки поворачивать вспять. Я так и назвала портрет: «Руки ткачихи Ковалевой».
— И мы ее знаем, — обрадовалась Олеся. — Помните, девочки, я вам читала про нее? Она первая пошла в отстающую бригаду и вывела ее в передовые. Сейчас она депутат, парторг цеха. Инструктор по ткацкому делу. Немного напоминает нашу Анну Николаевну.
— Точно, — улыбнулась Ирина. — Я написала ее руки. Люди, глядя на них, стали задумываться. Над чем? Над тем, что именуется рабочей гордостью. Просто если ты знаешь с детства, что такое рабочая гордость, когда тебя наполняет подлинная радость оттого, что вещь сработана твоими руками и нужна другим, ты уже не сможешь этими руками жадно набивать собственный карман. Если сам навсегда понял, что жить стоит лишь для того, чтобы своим трудом создавать счастье для многих, что только такая жизнь подлинно красива… Владимир Ильич Ленин завещал нам и это…
Девушки охотно потеснились, снова усадили художницу в середину. Возбужденные, благодарные. Так вот какая она, эта художница! Вроде и тихоня, а как отбрила бригадира! Надо к ней прислушиваться. Она многое может рассказать. И многому научить, раз так любит рабочих людей.
— Все это правильно, но поговорить я хотела о другом, — начала вдруг решительно Олеся. — Именно о том, ради чего мы здесь собрались. Не оглядывайся, товарищ бригадир. Ольга, тебе лучше уйти.
Ольга сжалась, согласно кивнула и вышла из комнаты, на ходу бросив:
— Я на маяке буду…
Василий вскочил. Маленькие колючие глазки забегали по стенам, по потолку. Одной рукой он мял кепку, другой одергивал пиджак.
Западня. Они устроили ему западню. Кто же спасет его? Будь тут Ольга, он бы довел ее до слез и тем самым разжалобил девушек. Вот бы она у него заголосила! А за ней и остальные ткачихи. А так что? Вон как хитро все подстроили! Ну и дела. В груди похолодело, поджилки дрожат, в горле словно камень застрял, никак не проглотишь. «Но не дождетесь. Я пересилю себя и не покажу, что творится сейчас у меня в душе. Не покажу!»