— А что, собственно, произошло? — совершенно спокойно спрашивает он и расчесывает волосы, часто продувая зеленую расческу.
— У тебя, Василий, красивая жена, двое маленьких детей. В квартире всего полно. Живите да живите себе на здоровье. Зачем же ты до сих пор пристаешь к Ольге? Она противится, не хочет твою семью разбивать, а ты все свое — злишься, мстишь ей, словно купчишка, гонишь ее из бригады. Рапорт подал, с Марчуком приказ решил подготовить. Я точно не знаю, кто порезал пряжу на Ольгином станке, но скоро узнаю. Что ты сам-то думаешь?
— Неправда, — завертелся Василий. — Я просил Ольгу перейти в другую бригаду.
— В бригаде все останутся на своих местах. Ольга не вышла замуж и не уезжает к мужу из Новограда. И мы станем бригадой коммунистического труда в том составе, в каком начали за это бороться, — решительно заявила Олеся. — У нас не проходной двор, не цыганский табор, где перебегают с одного воза на другой…
— Не лезьте ко мне в душу, — махнул кепкой Василий. И хлопнул ею по колену.
— Мы должны выяснить главное: есть ли здесь любовь, — запротестовала Олеся. — Настоящая любовь. Скажи, Василий, ты любишь свою жену?
— Ну, допустим…
— Значит, не любишь. А Ольгу?
— Не знаю…
— Ого! — удивилась Олеся. — Жену не любит, а любит ли Ольгу — тоже не знает… Тогда скажи нам, Василий, что такое любовь?
— О чем тут говорить? Вы без меня все хорошо знаете, — отмахнулся бригадир.
— Нет, — настаивала Олеся, — такой любви, о которой ты говоришь, мы не знаем. Вот ты и расскажи…
— Это было так давно, что я позабыл… Может, Марина помнит, а я нет, — усмехнулся Бурый.
— Забыл, а за Ольгой увивался?
— Ну что вы пристали с Ольгой? Говорю же вам, нет мне из-за нее покоя. Марина грызет, и вы еще тут…
— Это мы грызем, Василий? Вот узнает Марина об этом разговоре, тогда поглядишь, — сказал Андрей Мороз, обняв за плечи Павла Зарву.
— Вы что, очумели? Разве можно этим шутить? — вскочил с места Бурый, беспомощно разведя руками, как бы ища защиты у девушек.
— А мы не шутим, — твердо проговорила Олеся. — Мы хотим, чтобы разговор этот был первым и последним. Чтобы о нем никогда не узнала твоя Марина. И давай, наконец, выясним, кого ты любишь, с кем сейчас твое сердце, — здесь, с Ольгой, или с Мариной и детьми?
— Говорите, мы слушаем. Почему вы молчите? — со всех сторон кричали ткачихи, обращаясь к Бурому на «вы».
А он сидел, обливаясь потом, и не знал, куда девать беспокойные руки. То сунет в карман, то положит на колени, то заложит за спину, но все равно все видят, что он нервничает, злится, ничего не может с собой поделать.