Девушки захохотали.
Олеся нахмурилась. Прикусив пересохшую губу, она тихо и виновато бросила:
— Андрей же от мачехи убежал. Чем он виноват?
— Он не виноват, согласна. Но почему ты все делаешь наперекор всем? Почему?
— Да не делаю я наперекор, Анна Николаевна. Не делаю…
— Не делаешь? А в райкоме партии кто сказал, что ваша бригада недостойна звания коммунистической, потому что в буфете без продавца порядка нет? Может, не стоило говорить этого?
Олеся побледнела. Длинные ресницы ее задрожали, словно она собиралась плакать.
— Ну что вы все насели на меня из-за буфета? Что ж, лучше если бы я правду скрыла? Меня правда-то как раз за язык и потянула.
— Да никто тебя на нечестный путь не толкает, — спокойно ответила Анна Николаевна. — Разве тебя кто-нибудь учил иначе поступать?
Олеся встрепенулась:
— Да вы вот сами рассудите, Анна Николаевна, учили или нет. Я в школе хорошо знала французский язык. Все говорили — способная. Может, и вправду. И вот меня в десятом классе стали оформлять в дипломатическую школу. Все было в порядке. Язык знала. Воспитанница детского дома. Комсомолка. Круглая сирота. А вышло — ничего не вышло. Не приняли. Ответили мне, что поздно, все места уже заняты, а потом оказалось, что не из-за этого меня не приняли. Просто, когда была война, я находилась на оккупированной территории, а что мне тогда и пяти не было — почему-то не приняли во внимание. Вот как меня учили.
— Подожди, Олеся. Ты просто не хочешь смотреть трезво на некоторые вещи, — попробовала остановить девушку Анна Николаевна, но вышло у нее это как-то неуверенно.
— Не могу? Да я тогда очень остро почувствовала, что такое неправда. Это меня больше всего мучило. Не рвалась я в эту школу. Анна Николаевна, а вас не мучило, когда вас из партии ни за что исключили?
Яворская молча обняла за плечи Олесю, словно боялась, что та сейчас вырвется и умчится невесть куда.
— Пойдем, не надо ожесточаться, теперь это все уже позади, — устало проговорила она, — давайте-ка зайдем к вашему новичку Павлу Зарве, поглядим, как он обосновался в родном доме. Я ведь мать твою хорошо знала, Паша.
Все шли молча. Зарва немного впереди, а остальные — вслед за ним. Подойдя к своему дому, Павел опустился на скамейку и глухо проговорил:
— Ну, открывайте, кто тут старший. Кто мне дом сберег, да вот книжку сберегательную отдал, куда за все годы квартплата внесена. Открывай, Ольга!
Чередник достала ключ из-под камня у порога. Рука ее дрожала. Она никак не могла попасть ключом в замочную скважину. Наконец открыла, пропуская Павла вперед.