Он снова сделал паузу.
— У меня нет претензий к тем, кто сохранил оружие и внешний вид военнослужащего. По крайней мере — они хотя бы не напоминают обезумевшее от ужаса стадо! Это — бойцы, готовые воевать! И советская власть им такую возможность предоставит. Имеющие оружие — два шага вперед!
Строй колыхнулся, левый фланг двинулся вперед.
— Напра-во! Левое плечо вперед — шагом марш! К мосту!
Военюрист обернулся к капитану.
— Этих — возьмете к себе?
— Около сотни бойцов… Возьму, пусть для начала окопы роют, там посмотрим.
Прокурорский снова повернулся к оставшимся красноармейцам.
— Ну, а с вами — что делать? На приличный срок, а то и побольше — вы все уже набегали. У товарища капитана есть недвусмысленный приказ командования — таких вот бегунов, карать по всей строгости закона. Закона военного времени!
Он глянул на Алексея.
Тот понимающе кивнул и сделал шаг вперед.
— Я не судья. И не прокурор. Обычный красный командир. Вон там, — Ракутин вытянул руку, и глаза стоявших напротив бойцов автоматически повернулись в ту сторону, куда он указывал. — Там! Роют землю мои бойцы. Они все — из разных частей. Многие из них попали в такое же положение, как и вы. Но — не побежали! Они здесь и готовятся встретить врага, в то время, как их товарищи идут к фронту, чтобы накостылять фашистам там. А вы? Вы — тоже здесь. Без оружия и без ремней… и это — бойцы Красной армии?! Война скоро кончится, вы придете домой. И что скажете своим односельчанам? Все воевали — а я бегал? Кто из вас поднял руку, чтобы защитить своих товарищей или как-то им помочь?
Нет таких? Я так и думал…
Строй молчал.
— Вы хотите бежать дальше? Отсидеться в тылу? Но ведь все вы — давали присягу, клялись защищать свою Родину. И что — слова на ветер? Моя хата с краю? К фашистам вы, как я понимаю, не хотите. Но и воевать — не можете. И что с вами делать? Отдать под суд? — Алексей посмотрел на военюриста. — Так далеко ходить не надо…
Среди бойцов прошло волнение — последние слова капитана прозвучали очень зловеще.
— Нежелающие воевать — два шага вперед!
Строй дернулся, но таковых не нашлось — слова прокурорского о строгости военных законов были ещё слишком памятны.
— Нет таких… Хорошо. Вас направят на переформирование. Не обольщайтесь — никто ничего не забудет! И только от вас зависит ваша дальнейшая судьба. Искупите свою трусость в бою — советская власть вас простит. И об этом случае никто напоминать вам не станет.
Военюрист кивнул.
— Мы с ними отправим своего сотрудника, присмотрит…
— А я сопровождающих дам — человек десять.
— Добро.