А работа у него имелась…
Мелькнули в стороне огоньки фар, донёсся рокот моторов и лязг гусениц. Опять кого-то несет судьба… а уже ночь скоро! Неужто и они сюда нацелились? И так места немного осталось, а если ещё и танки сюда встанут…
Нет, не встали — спасибо регулировщику.
Мелькнула вспышка фонаря, взметнулась в указующем жесте рука — проезжайте! Здесь места нет!
И подчинились указующему жесту танки. Покачиваясь на ухабах, проследовали за ними и грузовики, пропылил броневик — и колонна исчезла за поворотом.
А когда улеглась поднятая машинами пыль, куда-то делся и регулировщик. Впрочем, присмотревшись, можно было его обнаружить — он привалился спиною к телеграфному столбу, устал, надо полагать…
И лишь прибывшая поздно ночью смена обнаружила, что он был приколот к этому самому столбу русским граненым штыком.
Да-дах!
Гулкий выстрел эхом прокатился над полем и, отразившись от невысоких деревьев рощицы, вернулся обратно.
Да-дах!
Второе орудие подалось назад, выпуская очередной снаряд в сторону цели.
А около других орудий уже суетился расчет, перезаряжая пушки.
Шла работа.
Обычная, повседневная, столь привычная для многих.
Хорошо отлаженный механизм артиллерийской батареи работал как часы. Добротные, качественно и с умом сделанные, старой доброй немецкой сборки. Никто никуда не бежал, торопясь выполнить что-то важное. Подносчики боеприпасов своевременно подтаскивали к орудиям очередные снаряды. Телефонист, держа у уха трубку, выслушивал пояснения корректировщика и передавал их сидящему рядом командиру взвода.
А командир батареи — чисто выбритый и подтянутый, как и положено образцовому офицеру, стоял чуть поодаль, похлопывая свежесрезанным прутиком себя по сапогу.
Он не вмешивался в действия своих подчиненных — в этом не было никакой необходимости. Не первый раз — и не первый год, выполняли они хорошо знакомую работу — вели огонь. Кто в данный момент находился там — в точке падения снаряда, его не интересовало абсолютно. Красные, зеленые, русские или готтентоты — всё равно. Главное — они были целью. Теми, кого надо уничтожить, дабы не мешали они своими глупыми попытками к сопротивлению неумолимому продвижению победоносных германских войск. Это — было главным, всё прочее не стоило и мимолетного внимания.
Капитан смотрел вперед, но как бы сквозь своих солдат. Тем не менее, он ухитрялся замечать даже самые незначительные (на первый взгляд) мелочи.
"Гофман опять запоздал с выдачей целеуказания! А ведь телефонист сообщил ему всё ещё минуту назад! Колеблется… это не к лицу офицеру! Обер-лейтенант должен выказывать уверенность и спокойствие, а он грызёт карандаш! Волнуется? В чём-то неуверен? И всё это — перед лицом солдат… плохо… После окончания стрельбы надо будет мягко ему на это указать…"