Лайла-то, понятное дело, не больно жаловала Джесси и прочих Лютеровых друзей, как и его вечерние гулянки в городе или подработки у Декана Бросциуса, так что маленький домик на Элвуд-авеню с каждым днем словно бы усыхал.
Неделю назад, когда Лютер в ответ на ее попреки огрызнулся: «Откуда иначе у нас деньги-то возьмутся?» — Лайла заявила, что сама тоже найдет себе работу. Лютер только рассмеялся, он понимал, что никакие белые в жизни не возьмут беременную негритянку отскребать их кастрюли и мыть их полы: белые женщины не захотят, чтобы их мужья задумались, как ребеночек попал к ней в брюхо, да и белые мужчины не пожелают о таком думать. А то придется объяснять детям, почему эти самые детки никогда не видали черного аиста.
И вот сегодня, после ужина, она заявила:
— Теперь ты взрослый мужчина, Лютер. Ты муж. У тебя есть обязанности.
— Ну, так я их выполняю, скажешь, нет? — удивился Лютер. — Скажешь, нет?
— Да, выполняешь, что верно, то верно.
— Вот и славно.
— Только, милый, иногда ты все-таки мог бы вечером побыть дома. Чтобы сделать кое-какие вещи, которые обещал.
— Какие еще вещи?
Она убрала со стола. Лютер встал взять папиросы из кармана пальто, которое повесил на крючок, едва вошел.
— Разные вещи, — повторила она. — Вот ты говорил, что сколотишь кроватку для ребенка, и починишь ступеньку на крыльце, она у нас прогнулась, и еще…
— И еще, и еще, и еще, — передразнил Лютер. — Черт побери, женщина, я весь день вкалываю.
— Я знаю.
— Знаешь? — Вышло резче, чем он хотел.
Лайла спросила:
— Почему ты все время препираешься?
Лютер терпеть не мог такие разговоры. Казалось, теперь у них других и не бывает. Он закурил.
— Ничего я не препираюсь, — ответил он, хотя это была неправда.
— Все время препираешься. — Она потерла живот в том месте, где он уже начал округляться.
— А почему бы мне на хрен не препираться? — Ему не хотелось при ней сквернословить, но слишком уж много в нем плескалось пойла: когда он находился рядом с накачанным героином Джесси, лишняя капелька виски казалась не вреднее лимонада. — Два месяца назад я будущим папашей еще не был.
— Ну и?
— Ну и — чего?
— Ну и что ты этим хочешь сказать? — Лайла положила тарелки в раковину и вернулась в их маленькую гостиную.
— А что я, по-твоему, хочу сказать, черт дери? — взвился Лютер. — Какой-то месяц назад…
— Что? — Она выжидательно глядела на него.
— Месяц назад меня еще не притащили в Талсу, не окрутили, не засунули в дерьмовый домишко на дерьмовой улочке в дерьмовом городишке.
— Это никакой не дерьмовый городишко. — Лайла распрямилась и повысила голос. — И тебя никто не окручивал.