День теперь казался просто необыкновенно солнечным: он приобрел некое особое сияние, его цвета и оттенки стали ярче и резче, чем мне представлялось прежде, мир словно раскрывался передо мною заново, потому что я видела его другими глазами. Весь день лорд Герберт и я обменивались любезностями — родители предупредили нас, чтобы мы не забывали об этом, но наши глаза говорили гораздо больше. Старшие придерживались того убеждения, что за обрученной парой нужен глаз да глаз, но позднее мой галантный молодой лорд нашел возможность поговорить со мной в уединенном уголке, где сказал, что уже чувствует себя влюбленным и ему невыносима мысль о той долгой череде дней, которые должны пройти, прежде чем мы поженимся. Мои щеки вспыхнули при этих словах, но мое сердце, мое страстное детское сердце буквально воспарило ввысь.
Было уже поздно, и моя свеча почти совсем догорела, но мне не спалось. Я лежала в кровати, вспоминая события этого счастливого дня, восстанавливая в памяти разговор с моим Гарри — так жених просил называть его, сказав, что в семье его все так называют, — и думая о Джейн, которая улыбнулась мне и от души пожелала счастья.
— Ведь ты рождена для семейной жизни, Кэт, — сказала сестра. — У тебя светлая, бескорыстная душа. Я знаю, ты будешь счастлива. А мне бы хотелось обручиться с моими книгами!
Бедняжка Джейн! Я верю, что она сказала это совершенно искренне.
Во время застолья, устроенного нашими родителями, я почти ничего не ела. После того как мы заглянули в глаза друг другу, принесли клятву вечной любви и верности, голова у меня слишком кружилась.
— Я благодарю Бога за то, что нам недолго ждать свадьбы, моя прекрасная Катерина, — прошептал Гарри, прежде чем мы попрощались. — Не могу дождаться, когда ты станешь моей! — Его слова и то, как он пожал мою руку, произнося их, обещали так много.
Я росла в сельской местности, среди лошадей, собак и домашних обезьянок, а потому имела представление о физической стороне жизни, но в этот миг вдруг начала понимать, что в любви есть что-то такое, о чем я прежде и не догадывалась. Я вспыхнула и улыбнулась. Меня воспитывали в скромности и сдержанности, не рассказывая о тайнах брачного ложа. Поэтому у меня не было никакой возможности сообщить Гарри, как сильно я желаю его.
Разумеется, после такого дня ни о каком сне и речи быть не могло, потому что я грезила наяву. А потом я вдруг поняла, что голодна, ведь я почти ничего не ела, и меня стали донимать мысли о холодном мясе, которое наверняка осталось в буфете большого зала.
Я встала, надела новую ночную рубашку — дорогую, с пышными рукавами и высоким воротником на пуговицах — и пошла со свечой по винтовой лестнице, ведущей в зал. Справа я увидела чуть приоткрытую дверь в гостиную, откуда доносились голоса родителей, которые нередко засиживались допоздна перед камином, попивая вино. Я хотела было войти, но остановилась как вкопанная, услышав слова, которые встревожили меня. Я знаю, что должна была тут же уйти, но я всегда была любопытным ребенком и теперь даже не потрудилась вспомнить о том, что любители подслушивать чужие разговоры редко слышат что-нибудь хорошее, в особенности о себе.