Знаю уже, опыт имеется, что труднее всего во второй день будет. Когда натруженные мышцы будут ныть и требовать покоя. Будут дрожать колени, и трудно ловить ритм шага лошадки. И седло превратиться из удобного насеста, в котором можно даже бумаги читать, не отвлекаясь на дорогу, в инструмент изощренной пытки.
А потом организм перестроится. Вспомнятся навыки. Тревожно косящаяся кобылка успокоится, а я перестану нервно поддергивать поводья при каждом ее неудачном шаге. И вот тогда, я, наконец-таки смогу любоваться окрестностями или вести неспешные беседы с инородцами, считающимися казаками.
Ну и первый день, тоже хорош. Усталости еще нет. Душа радуется воле. Легкий морозец пощипывает щеки и покрывает изморозью лохматые бока несуразного моего транспортного средства – маленькой, крепконогой, толстопузой коняжки.
Лошадей дал Галямов. Конечно – не просто так, а за деньги. Но и так бы не дал, если бы не посредничество Безсонова. Это когда я начальником был, Калтайский староста обязан был мои распоряжения выполнять. А теперь – я ему никто и звать меня никак. Он конечно же обо мне слышал от томских казаков, и надеюсь – только хорошее, но его-то со мной вообще ничего не связывает.
Вспомнил бы раньше о существовании такого чуда расчудесного – татарской казачьей станицы, так, быть может, и в поход в Чуйскую степь бы позвал, и к разъездам по тракту приспособил. Но нет. Не вспомнил. Так что – справедливо он ко мне отнесся. Заслужил, чего уж там. Ладно, хоть желающим подзаработать разрешил меня сопровождать. Ну и лошадок дал.
Тут ведь дорог нет. Здесь длинноногие кавалерийские скакуны только обузой станут. А такие вот – смешные толи лошадки, толи пони – самое то! Шаг за шагом, верста за верстой, ложатся под широкие, не знавшие подков, копыта.
В пять уже сумерки. Выехали с рассветом, проделали не больше десяти верст, но с зимой не шутят – пора разбивать лагерь. Сил еще полно. Ноги слегка устали, но все равно, под пристальными взглядами татар-станишников и двоих пожилых казаков из антоновской сотни, достаю топорик. Иду рубить лапник и сухостой на дрова.
Может быть и зря. Может, и нужно было сесть на сброшенное седло и с надменным видом ожидать, когда для меня все приготовят. И не уверен, что, будь я все еще губернатором, именно так бы и не поступил. Невместно, едрешкин корень, для начальника…
Ну теперь-то чего уж. Не начальник или инвалид. Невелик труд махнуть десяток другой раз остро отточенной железкой. Благо и ходить далеко, утопая по пояс в снегу, не нужно. И мохнатые черно-зеленые ели и рыжие, на корню засохшие елочки прямо на берегу.