Рассказав это, мой собеседник неожиданно произнес:
— Чего я больше всего не люблю — это когда человек нелюдимый. Я считаю — это хуже всего! Я и Сережку своего так воспитаю, чтобы он был людимый, чтоб вырос человеком для людей…
«Людимый»… Жило, наверное, когда-то в русском языке это слово, но мы позабыли его, а ведь полно оно доброты и света, И сам-то он, Михаил Гаврилин, и есть человек «людимый», любящий людей, полный к ним уважения и бережности. В этом, наверное, и есть отгадка того, почему так добро говорили о нем на заводе товарищи.
…Вот и кончился наш разговор — разговор, в котором человек ничего не хотел рассказать о себе, а вместе тем, не желая этого, сказал немало.
Я снова вышла в тот же переулок.
Знакомый мне старичок, ловя солнце, перебрался со своим стулом в самый конец квартала: видимо, я просидела в доме Гаврилина долго. Солнце шло к закату, и луч, лежащий на плече старичка, был розовым и узким.
Я прошла вперед и вдруг остановилась.
Дома расступились, открылось высокое небо, полное золота и света.
Солнце пылало, рассыпая свои лучи щедро и привольно, и всё: легкие облака, деревья, стекла домов, лица людей — было облито торжествующим теплом. Светлое небо обещало, что завтра заря будет еще щедрей, еще прекрасней, как прекрасна и щедра наша земля.
И, точно угадав мои мысли, старый человек, сидящий в конце переулка и греющийся в скупом солнечном луче, встал и подставил свое лицо этому торжествующему свету жизни.
Для каждого настоящего журналиста творческая командировка начинается с того дня, когда в газете напечатана первая его работа. Он находится в этой командировке всю свою жизнь.
Где бы ни находился пишущий человек, с кем бы ни сводила его судьба — его невидимая «записная книжка» всегда раскрыта, даже если у него и нет обычного блокнота в руках.
Эта огромная, неиссякаемая записная книжка — его память.
Так бывает и со мной.
Едва я встречаю нового для меня человека, едва начинается разговор, подчас совершенно случайный, в котором человек приоткрывает свою жизнь, свое отношение к труду и людям, — как невидимая «записная книжка» бесшумно распахивается и память впитывает новую строку, новый рассказ о человеческой судьбе, новую черту жизни и времени.
Вот об одной из таких случайных встреч и о мыслях, которые она пробудила, я и хочу сейчас рассказать. Как-то я торопилась в редакцию, где должна была состояться беседа с нашим товарищем, польской журналисткой, приехавшей из Варшавы. Я явно опаздывала на эту встречу. Увидев зеленый глазок такси, я кинулась к нему и через секунду уже ехала по мосту, запорошенному мокрым снегом.