Видок кошмарный. Ну и плевать. В конце концов, на «работе» она никогда не встречала знакомых. Это был другой, более изысканный мир истинных движителей прогресса и сотрясателей основ, тех, кто на нее дважды и не взглянет.
Никто ее даже не заметит.
Кларисса, бесспорно самая крупная женская особь на милю вокруг, протиснулась в зал аукционов «Хилтона», соседствующий с бальным залом. В руках она держала небольшой блокнот и карандаш, заточенный до угрожающей остроты кухонного ножа, чтобы служить как по назначению, так и оружием, если кто-нибудь посмеет хотя бы моргнуть на нее у столика с дармовыми сумками.
Тьма голов вокруг: головы улыбающиеся, головы нахмуренные, головы со свеженькими стрижками, головы растрепанные, головы с безупречными носами и зубами, головы с глазами, которые, не задерживаясь на ней, двигались дальше в поисках «лица». Узнаваемого лица. Лица, которое могло оказаться им хоть чем-то полезным.
Дамы, все в платьях до полу, вынули из шкатулок свои лучшие украшения, призвали на помощь лучших парикмахеров и визажистов.
«Именно так, — сказала себе Кларисса, — люди и представляют истинный Голливуд… Тут все прекрасны».
Кларисса переключила внимание на лоты аукциона. Отдых на двоих на курорте «Буркс-Уильямс» (с массажем); ролишка в боевике с новомодным коротышкой-китайцем; ужин на восемь человек в «Спаго»; щенок Лабрадора…
Брр. Она так и знала. Кларисса записала свое имя рядом со щенком. Денег, конечно, не хватит, но как не попытаться спасти бедняжку от какого-нибудь неблагодарного детеныша?
А потом Кларисса увидела ее — акварель с рыбачьей лодкой. Небольшое полотно, спрятанное в уголке и почти не привлекающее внимания. Простенькая, романтичная, очаровательная картина… Казалось бы, ничего особенного, но Кларисса хотела ее получить.
Минимальная ставка была тысяча двести пятьдесят долларов.
Какая-то, с позволения сказать, леди оттерла Клариссу в сторону, словно увесистых беременных килограммов той и не было.
— Глянь-ка, Гарри! Здорово подойдет для комнаты Джосайи. — И записала свое имя со ставкой: тысяча триста пятьдесят долларов.
Кларисса посмотрела на нее:
— Джосайя?
— Наш сын. Он коллекционер. Ему восемь лет. Обожает искусство. У него уже есть Лихтенштейн и еще этот… как его там.
Клариссе стало дурно. Она выдернула из блокнота карандаш и записала себя, а рядом сумму — 1500, примерно на тысячу четыреста двадцать долларов больше, чем лежало у нее на счету. Черт, она не имела права так тратиться, но не могла и допустить, чтобы вундеркинд от живописи по имени Джосайя сбежал с ее картиной.