Сейчас ему хотелось чаю. Но чай остыл и был горек на вкус. Перед Сесилью тоже стояла полная чашка. Они едва перемолвились словом, с тех пор как пришел Бенрат. Сесиль время от времени поднимала глаза, наблюдала за выражением его лица, словно он посланец, что вот-вот объявит ей важную весть. Наверно, она опять долго ждала его, терялась в догадках и теперь надеялась услышать от него слово, которое разрядило бы обстановку. Но Бенрат молчал. Ему нечего было сказать. А когда он заговорил, она поняла, что и сегодня он ничего нового ей не скажет. Опять ничего не решилось. И никогда решено не будет. И все-таки оба чего-то ждали. Они делали вид, будто некий суд удалился на совещание, будто они ждут возвращения господ в черных мантиях, и те объявят им приговор, приговор, кладущий конец их мучениям, заключающий в себе невообразимо прельстительное решение. Но в глубине души знали, что все зависит от них самих. Что нигде в мире никто не держит совет об их судьбе.
Бенрат сказал, что любит Сесиль. Словно из незавернутого крана, из которого нет-нет да упадет капля и, звякнув, прорвет тишину, так упали послушные земному притяжению эти слова с губ Бенрата. И губы Сесили шевельнулись: словно занавеска, что едва заметно колыхнется, когда где-то в доме открывают дверь. Бенрат поднялся, зашагал взад-вперед по комнате, делая вид, будто ему еще есть над чем поразмыслить; но он всего-навсего искал предлог, как бы незаметно подсесть к Сесили на кушетку. И они тут же почти машинально потянулись руками друг к другу. Однако ясно было, что оба пытаются думать о чем-то другом, что оба делают вид, будто не замечают, что именно готовят их руки, руки, скользящие, словно одурманенные голодом звери, по плоти, не осмеливаясь нигде задержаться. Внезапно Сесиль отстранилась и заговорила о том, что уже не раз высказывала ему. Невмоготу ей больше днем, задернув гардины, быстро-быстро укладываться в постель, невмоготу ей опасаться ежесекундно, что кто-то им помешает, что их накроют, ведь каждому, кто проходит мимо ее окон, должны броситься в глаза ее задернутые гардины; невмоготу ей выпускать Бенрата из дома словно преступника, на цыпочках проскользнув перед ним, обшаривать глазами лестницу, и улицу, и окна соседей. Но ведь Бенрат всему городу известный врач, у него есть палата в клинике св. Елизаветы, его пациентки — женщины из лучшего общества, ему приходится думать о своей репутации, ему, гинекологу, больше, чем кому бы то ни было, и Сесиль должна это понимать, она и понимает это, но ей невмоготу все это дольше выносить. А развестись он тоже не мог. С Биргой развестись он не мог. У него не было оснований. Бирга — добрая душа. Это оба знали. Развод к тому же настроил бы против него общество. Мужчины стали бы завидовать, женщины возмущаться.