Сесиль предупредила:
— Будь осторожен, — и, быстро повернувшись, вошла в магазин.
Способен ли он один проникнуть в квартиру Сесили, пройти по садовой дорожке, неся на своих плечах взгляды всех соседей, и подняться по лестнице до двери? Не такая уж приятная ноша. А как навострят уши все обитатели дома, когда он станет шагать по лестнице на пятый этаж! У брата поварихи из клиники св. Елизаветы была молочная на улице, где жила Сесиль. Брат этот знал Бенрата, здоровался с ним через открытую дверь лавки, когда тот проходил по улице, и каждый раз рассказывал сестре, поварихе в клинике, что опять видел господина доктора. А повариха рассказывала — и наверняка без злого умысла — сестрам: да, брат тоже знает господина доктора, вот только вчера опять видел его; и уж тогда не было человека, который не знал бы, что Бенрат столько-то и столько-то раз днем, или вечером, или даже ночью был на Штреземанштрассе, в машине или без нее, в темном пальто, но без шляпы.
А если бы возникла какая-то неясность о путях-дорогах Бенрата, то примчался бы санитар Кляйнляйн, справился бы, о чем речь, ах, о докторе Бенрате, ну, все в порядке, мой сын работает в гараже, где доктор ремонтировал машину! А у тамошнего мастера домик на Штреземанштрассе! Он знает не только машину Бенрата, но и его самого, и к тому же он весьма общительный человек, с каждым клиентом охотно болтает, и не только в гараже, — но встречая его где-нибудь, вот, к примеру, господина Бенрата из «Елизаветинки», и почитает даже за честь для себя.
Бенрату, все эти годы искусно плетущему сеть своей лжи, приходилось брать в расчет оба вероятных способа разоблачения, быть может, были и другие, которых он вовсе не знал. Он испробовал всякие пути и в самое разное время дня и ночи, чтобы избежать встреч с молочником или мастером, а то с обоими вместе. Если он приезжал до шести вечера, то шел мимо домика мастера, тот в это время был еще в гараже. После шести он проходил мимо молочной, она закрывалась в половине седьмого. Но и это было не наверняка.
А сегодня? Бирга…
Да, он бы и сегодня прошел той дорогой, которой ходил обычно до шести. И не только по привычке. Окружающий мир был для него и сегодня еще скоплением глаз, ушей, шепчущих губ и вытянутых шей. И все-таки при жизни Бирги он, надо думать, не осмелился бы появиться уже утром на Штреземанштрассе, пройти мимо всех кухонных окон, настежь распахнутых в это время, в которых каждый миг могли показаться бюсты хозяек, глазами отмечающих его путь, чтобы за обедом сообщить мужьям, что проходил доктор Бенрат, да, тот самый гинеколог из «Елизаветинки», у которого рожала госпожа Рептов, она еще…