Летним днём
Жизнь легка и прекрасна,
Для тебя
Соберут урожай.
Папка твой,
Знай, скирдует бабки.
Слушай мамку, парень,
Засыпай.
Знай, малыш,
Твой беспутный папка
Летним днём
На Луну улетит.
На Луне
Он отбросит тапки,
Но мамаша папку
Не простит.
В летний зной
Жизнь твоя напрасна,
За тебя
Соберут урожай.
Папка твой
Зря скирдует бабки.
Слушай мамку, парень,
Подыхай.
Сомнение душило Илью, казалось, он сейчас узнает певицу. Вот-вот вынырнет из темноты её лицо. Но саксофон визгнул…
– Слышу-слышу, – пробормотал спросонок Вавилов и зашарил по тумбочке, пытаясь выключить будильник.
– Заткнись, – проворчал он и, неловко дёрнув рукой, смахнул будильник на пол.
Конечно же, мелкий паршивец и не подумал замолчать, орал, лёжа на боку, всё истеричнее.
Пришлось встать. Когда умолк истошный писк, до слуха Ильи Львовича донеслись аплодисменты и одобрительный ропот толпы.
– Гости мои расходились не в меру, надо бы убавить громкость, – сказал хозяин ресторана, неприязненно покосившись на дверь.
Он кое-как умылся, оделся наскоро, пытаясь на слух определить, что творится в зале.
Чей-то уверенный микрофонный голос. Жидкие хлопки.
– Что-то не припомню я… – начал Вавилов, возясь с узлом галстука.
За дверью взвыл саксофон, рассыпались рояльные аккорды. Не было таких звуков во вчерашней фонограмме и не могло быть.
Илья оставил в покое узел и ринулся к двери. Когда распахнул её…
– Эй, моряк! Ты слишком долго плавал! – встретил его женский, исполненный насмешки окрик. Слоновьим хохотом ревел распоясавшийся саксофон.
– Я! Тебя! Успела позабыть! – глумилась низкоголосая насмешница.
Вавилов пошатнулся, как будто волна звуков толкнула его, отёр лоб – выступила испарина. С отвисшей челюстью следил, как приоткрылась дверь гостевого (того, что в коридоре) туалета и сутулый какой-то типчик шмыгнул в зал. На ходу одёргивал пиджачишко и возил платком по физиономии – по всему видать, отлучался сунуть под кран морду и торопился обратно к столу.
– Мне! Теперь! Морской по нраву дьявол! – разудало вопила певичка, и зал поддерживал её азартным ритмичным ором.
Всё-таки Илья нашёл в себе силы пойти туда.
Полно народу, негде упасть райскому яблочку. Спины пиджачные, голые женские плечи в пене коктейльных платьев, на экране – залитая лимонным светом устричная раковина эстрады, где рок-эн-ролит под прицелом прожекторов полуголая рыжая дива с микрофоном. Ярится, исходит рыком саксофонное жерло, а чёрный, гибкий, похожий на чёрта саксофонист борется с непокорным своим инструментом, душит его обеими руками, закусив мундштук.
– Его-о хо-очу-у люби-ить! – низко, с хрипотцою, стонала в микрофон медноволосая ведьма, указывая на Илью пальцем.