До смерти перепуганные свидетели, не желая оказаться на дыбе, наперегонки обвиняли односельчан во всех смертных грехах, которые им приходили в голову, от сатанинских шабашей и пития крови невинных младенцев до рукоблудия и воровства моркови с соседского огорода.
Четвертой на допрос привели Арабель. Девушка, потеряв свои роскошные волосы и лишившись бровей, со следами грязных наемничьих пальцев по всему телу, выглядела поистине жалобно. При виде девушки Карл, опасаясь выдать свои чувства проницательному Годэ, опустил глаза и вжался в пергамент. Впрочем, девушка вела себя именно так, как просил ее Карл. Открывала рот, лишь когда ее об этом просили, сознавалась во всех деяниях, в которых просил сознаться отец Ансельм. В общем, вела себя столь покладисто, что и на дыбе ее Швальбе подержал скорее уж для порядку, не вздергивая так, чтобы вывихнулись суставы.
Первая часть процесса, определяющая степень вины подследственных, завершилась к полночи. Оставалась вторая, более важная часть – получение показаний про оставшихся на свободе соратников. Точнее, если называть вещи своими именами, не получение, а выбивание. Ибо в столь важном деле, как выявление еретических «гнезд», святая римская инквизиция никогда не опиралась на столь хлипкий фундамент, коим, по мнению всех мировых юристов, является добровольное признание и явка с повинной. Каждого из подследственных требовалось вдумчиво и беспристрастно подвергнуть пыткам, дабы он мог очистить совесть, вспомнив даже то, о чем говорил епископ Варезе с антипапой Сильвестром на ломбардской границе.
К тому времени как начали пытать Совершенного, Карл, почти не спавший предыдущую ночь, уже вовсю клевал носом, то и дело оставляя на пергаменте вместо четких строчек, нечитаемые завитушки и крючки. Даже дикие вопли катара, которому прижигали нежные части тела, не смогли вырвать из наваливающейся дремы. Заметив это, Годэ приказал одному из доминиканцев занять место секретаря, а Карла отправил спать. Швальбе, проявив неожиданную заботу, разрешил священнику воспользоваться его каморкой, мол «все равно поспать не удастся, уж больно работы много».
От воспоминаний Карла отвлек повторный стук.
– Святой отец! – осторожно, но настойчиво проговорил за дверью слуга. – Его высокопреосвященство велит вам приходить в себя и готовиться к выходу. Приглашенные собрались, через час или два суд начнется!
* * *
Никогда ранее просторный заливной луг, что располагался по правую руку от тракта, уходящего на Майнц, не видел столько народу за раз. Даже когда, годов этак тридцать назад, тут сошлись в нешуточной драке, разбирая старые межевые споры, фожеренцы с объединенными силами трех других деревень, и то меньше было. Хотя не в пример кровавее. Тогда под дерновое одеяльце ушло полторы дюжины честных христиан. Вчера же вся кровь ограничилась парой отрубленных пальцев, так и прыснувших в разные стороны от неудачного удара топором, коим неуклюжий слуга норовил вырубить потерявшуюся в дороге стойку для шатра.