— Бред.
— Я просто говорю, что это вполне возможно.
— Нет, нет. — Джонни-Малыш осушает стакан и поворачивается к Кармину. — Это совершенно невозможно. Абсолютно ни хера невозможно. И даже близко ни хера подобного нет.
— Послушай, Джонн. Я только пытаюсь сказать…
— Ты пытаешься сказать, что ни хера не понимаешь, Кармин. Кто, по-твоему, станет это делать? Долбаное ЦРУ?
Тон Кармина теряет уверенность.
— Я имел в виду, что это не исключено.
— Нет. Нет. Исключено! Неужели ты думаешь, что Медведь Брайнт даст кому-то просрать национальный чемпионат? Разве Алабама хоть раз отдавала достаточно пасов вперед защитнику, чтобы продуть игру? Ты чего, совсем охерел?
Торн. Ривер. Больше Винсу помощи ждать не приходится. У него пара тузов. Остается надеяться, что этого хватит. Он ставит много. Андж и Джонни-Малыш остаются в игре.
— Да я просто говорю, что такое возможно, вот и все. Организовать можно что угодно.
— Вот ведь упрямый мудила. — Джонни-Малыш раздражен. Помахивает стаканом, его тут же наполняют. — Пора бы сменить тему, но у тебя ж мозгов нет. Ладно. Хочешь знать, почему это невозможно? Хочешь, чтобы я тебе сказал?
— Да.
— Потому что я об этом не знал.
— Потому что ты не знал?
Джонни снова осушает стакан, и ему еще раз наливают.
— Вот именно.
Все хохочут, кроме Винса, который сосредоточен на двенадцати тысячах долларов, лежащих в центре покерного стола.
Хороший банк. Винс показывает тузов.
Кармин желает развить тему.
— То есть, по-твоему получается, если ты не знаешь о чем-то, то… то этого и не было?
— Наконец-то дошло. — Джонни переворачивает карты: две восьмерки. С общими картами получается тройка. Победил.
— То есть если какой-нибудь мужик в Китае придумает летающую машину, а ты об этом не узнаешь…
— Значит, нет никакой гребаной машины.
— Ты что же думаешь, ты бог, что ли? — спрашивает Кармин.
— Нет. — Он сгребает фишки. — Пока нет.
Первое, что бросается в глаза Дюпри при встрече с Тиной Деврис-Макграф, это ее пышные формы для столь малого роста. Густые рыжеватые волосы и спокойные глаза, которые словно говорят «удиви меня, если сможешь», заставляют Дюпри говорить быстрее, чем нужно. На ней длинная ночная рубашка. Она стоит в дверях, приоткрыв сетчатую дверь так же, как недавно Д. Грин.
— Я же сказала. Я не знаю никакого Винса Камдена. Так что, если вы не против, я пойду. Уже поздно, а моему мужу завтра на работу.
Дюпри показывает ей письмо.
— Это вы писали?
Она смотрит на конверт, и Дюпри замечает, как по ее нижней губе пробегает дрожь. Тина прикрывает рот и делает вид, что кашляет.
— Не понимаю, о чем вы говорите.