Такси без происшествий доставило его в «Стаффорд», маленькую гостиницу, расположенную в тупике неподалеку от Сент-Джеймского дворца. Туда он попал как раз ко времени обильного завтрака, который был сервирован в глубине вестибюля, судя по его стилю, помнившего еще саму королеву Викторию.
Сделав телефонный звонок, приняв душ и переодевшись, Лэнг решил прогуляться по городу пешком и полюбоваться достопримечательностями. Перейдя площадь перед Букингемским дворцом, он прошел по Сент-Джеймскому парку, несколько минут понаблюдал издалека за разводом караула конной гвардии и направился к Трафальгарской площади, где снова задержался, якобы глядя на голубей и вечное круговращение толпы вокруг колонны Нельсона; таким образом, он получил возможность без помех оглядеться по сторонам, подобно любому праздношатающемуся туристу, и попытаться определить, не идет ли за ним слежка.
Вроде бы никто не проявлял к нему особого интереса.
Пройдя немного по Стрэнду, он снова остановился перед «Савоем», на сей раз чтобы прочесть афишу расположенного рядом с отелем театра. Если за Лэнгом и следовал «хвост», он не мог его распознать.
Еще через квартал Лэнг оказался возле фрагмента немыслимо древней, построенной еще римлянами, стены, обозначавшей место, где кончался Уайтхолл и начинался город Лондон. Здесь же улица Стрэнд меняла название на Флит-стрит; некогда здесь в тесном соседстве обитали редакции едва ли не всех крупных британских газет и издательских империй, но к настоящему времени все они переселились в предместья, бывшие колонии и другие места, где профсоюзы не имели заметного влияния.
В двенадцатом веке рыцари-тамплиеры построили здесь свой храм, так и называвшийся — Темпл[27]. К его сохранившейся части вел короткий, не обозначенный никакими вывесками проулок. А сразу за Темплом находился похожий на муравейник Темпл-Бар — обитель лондонских адвокатов. Они выбрали это место из-за его близости к Олд-Бейли, центральному суду, где на протяжении многих веков проходило большинство уголовных процессов.
Лэнг неспешно поднялся по лестнице; ему, правда, пришлось приостановиться и прижаться к каменной стене, чтобы пропустить мчавшуюся опрометью молодую женщину в черной мантии, из-под которой сверкала накрахмаленная белая манишка, и с белым париком на голове, криво сидевшем на ее собственных вьющихся белокурых волосах. В одной руке леди несла портфель, а другой придерживала парик. Она на бегу окинула Лэнга недовольным взглядом, пробормотала что-то — вероятно, поблагодарила за то, что ей уступили дорогу, — и помчалась дальше, грохоча каблуками по каменным ступеням.