— Мадам?
Ксения, на минуту запнувшись, узнала хозяина галереи. Жан Бернхайм сильно постарел. С расползшейся лысиной, опущенными плечами, согнутой шеей, он был теперь лишь тенью того человека, который выставлял работы Макса в тридцатых годах.
— Макс фон Пассау, — бросила она, волнуясь. — Он жив, знаете? Он выжил.
Лицо мужчины просветлело.
— Какая хорошая новость, мадам! Он передал мне на сбережение часть своих портретов и их негативы. В первый раз после окончания войны я позволил себе выставить их снова. Я выбрал тему влюбленных. Другие его работы более мрачные, но ведь мы нуждаемся в оптимизме, не так ли? И потом, посмотрите, — добавил он, помогая себе жестом. — Галерею посещают люди. Я не знал, что стало с Максом фон Пассау, поэтому отказывался продавать его работы, хотя уже получил заказы от некоторых клиентов. Вот тот мсье особенно настойчив, — сказал он, показывая на блондина в соседнем зале, который стоял к ним спиной. — Не знаете ли вы, как я могу связаться с ним?
— Он все еще живет в Берлине. Я дам вам адрес.
— Минутку, прошу вас. Я принесу, на чем записать.
Он исчез, оставив Ксению перед фотографиями. Она узнала их все. Захваченная воспоминаниями, она окунулась в то время, когда Макс проводил много часов в ванной комнате, превращенной в лабораторию, с вдохновением отдаваясь каждому этапу своей работы. Запах химикатов пропитал его одежду и кожу рук, которые он по нескольку раз мыл с мылом. Каждая из работ, помещенная в темную рамку, говорила сама за себя. Неповторимость снимка рождалась благодаря не только талантливо выбранной композиции, но и размещению света. Каждый снимок представлял свою историю любви, увиденную и запечатленную фотографом.
Бернхайм принес карандаш и бумагу. Ксения записала адрес и телефон, которые знала на память. Вдруг ей стало невыносимо жарко. Пот проступил на нитяных перчатках, капельки влаги покрыли лицо и затылок. Внезапно ей подумалось, что внимание известного парижского галериста может иметь большое значение для будущего Макса. Выставка — подтверждение того, что он не забыт ни устроителями выставок, ни почитателями его таланта. Она была убеждена, что он заслуживает лучшей судьбы, чем прозябание в разрушенном Берлине. Макс должен снова найти свое место в ряду великих фотографов. Тогда ей не удалось его убедить, похоже, ее мнение для него ничего не значило. При мысли об этом глухая боль пронзила ее сердце.
— Я уверена, он будет рад получить от вас письмо, — сказала она Бернхайму. — Его студия в Берлине разрушена. Так же, как и сам город. Я знаю, что он начал работать. Очень важно, чтобы вы с ним связались. Он нуждается в вас.