К своему удивлению, накануне осуществления своей мечты молодой предприниматель Феликс Селигзон не испытывал ни гордости, ни удовлетворения. Он стоял перед входом с непокрытой головой, с пустыми руками, словно свидетель из прошлого, недвижный часовой; стоял под дождем, и струйки воды стекали по щекам за ворот пиджака. Он думал о матери, слышал ее голос, видел ее улыбку, лицо, движения, вот только никак не мог вспомнить запах ее духов, тела, волос, запах, который был только ее. В этот знаменательный момент своей жизни он чувствовал себя таким одиноким и несчастным, словно потерявшийся ребенок.
Чтобы помешать людям собраться в центре города, электричество в метрополитен не подавали. Берлинцы добирались пешком. Это их не пугало. Они привыкли. Как и раньше, манифестанты срывали уцелевшие указатели с названием секторов. Каждый обломок несли с триумфом. Было зафиксировано несколько нападений на полицейские участки. Манифестанты взяли в осаду городскую тюрьму и в конце концов освободили заключенных. На улицах восточного сектора царило небывалое оживление. На Потсдамерплац рабочие обратили в бегство охрану, выставленную перед Коломбусхаус, но все же энергия толпы несколько поугасла. Не один час Наташа рассматривала строгие лица, следила за тем, как толпа прибывала, потом убывала. Манифестанты знали, чего они хотят, но они не знали, как этого добиться. Не хватало лидера, эффективности и слаженности действий, четких приказов. Накануне Наташа не возвращалась домой, а предпочла провести ночь в рабочем кабинете, чтобы, написав статью, немедленно отправить ее в редакцию. Уже на рассвете она снова поспешила на улицу, желая ощутить биение пульса немецкой столицы. Начала сказываться усталость. Ноги болели, она хромала из-за натертой на пятке мозоли.
На Лейпцигерштрассе Наташа увидела перегородивших улицу людей из Народной полиции в длинных пелеринах зеленоватого цвета, с пистолетами на поясе. За ними темнели массивные силуэты советских танков с торчащими вверх стволами пушек. Дым, поднимавшийся над обуглившимися останками сожженных киосков, зависал во влажном воздухе. С бьющимся сердцем молодая женщина застыла на месте.
— Подонки! Бандиты! — кричали из толпы стоявшим в оцеплении, которых так же сильно боялись, как и ненавидели.
— Не стреляйте по рабочим!
Отчаявшись, молодые люди стали собирать камни, которые затем полетели в сторону танков. Когда один из полицейских выстрелил в воздух, толпа пришла в ярость. Наташа стала торопливо отступать. В горле пересохло, в висках стучала кровь. Осмотревшись, она не поверила своим глазам: двое молодых людей сорвали красный советский флаг, установленный на Бранденбургских воротах. Трясущейся рукой она достала из сумки фотоаппарат. Даже если она не была такой способной и умелой, как отец, такой момент она пропустить не могла, как и любой другой журналист. Перевозбужденная толпа колыхалась вокруг. От чьего-то сильного удара локтем в грудь она задохнулась и сложилась вдвое, а когда снова пришла в себя, то увидела, что манифестанты уже рвут флаг в клочья. Наташа, глядя в видоискатель камеры, стала фотографировать. Кто-то поднес зажигалку к разодранному на лоскуты флагу, и тот вспыхнул. Горький дым попадал в горло. Башни танков стали медленно поворачиваться в их сторону.