Нотки высокомерия в ее голосе действовали ему на нервы. Макс понял, что их ждет: союзники отнесутся к ним как к неразумным детишкам, которых надо накормить демократией по самые уши, забыв о том, что сами некогда осуждали Германию за то, что она на протяжении тридцати лет не смогла продемонстрировать истинный воинский дух.
— Я так понял, речь идет об антикоммунизме, не так ли?
— Вы что, сторонник товарища Сталина и вообще русских? — сурово спросила она.
Тут он вспомнил о Ксении Осолиной, как всегда с болью в сердце, как вспоминал о ней каждый день, пока находился в концлагере, и ее образ странным образом вдохновил его и теперь.
— Можно любить русских, но не большевиков.
Англичанка долго серьезно его изучала, словно пытаясь догадаться, о чем он думает.
— Эта ужасная война в Европе вот-вот закончится…
— Но другая вот-вот начнется, не так ли? — сказал он, заканчивая за нее фразу. — Американцы и русские обнимают друг друга, но это не может продолжаться долго. Ваш Черчилль не имеет никаких оснований доверять Дядюшке Джо. Значит, надо снова оскалить зубы и заново переделить мир.
— И на какой стороне будете вы, когда этот передел начнется?
Захваченный врасплох Макс чуть не подскочил на месте — так он разгневался. Да как она посмела задать ему подобный вопрос! Он боролся против тирании в любом ее проявлении, неважно, был ли это советский режим или режим Адольфа Гитлера. Как она не может понять, что он устал от всего этого? Так устал, так истощился, что не может даже мысленно участвовать в какой-то борьбе. Он надеялся, что пришел конец нацизму, но мирное будущее страны, которая теперь лежала в руинах, представлялось жизнью в тоскливой пустыне, на выжженной земле. Не в силах больше выдерживать это, он поднялся, положил руки на подоконник и глубоко вздохнул.
— Я всегда стремился к свободе. Мои друзья отдали за нее свои жизни. Вы говорите, что ищите достойных людей, чтобы построить будущее Германии. Увы, большинство таких убиты. Было бы оскорбительным для их памяти, если бы я теперь опустил руки.
Когда она подошла к нему, Макс ощутил ее за спиной, пахнущую цветочной туалетной водой.
— Я знала, что мы можем рассчитывать на вас. Вам нужен будет пропуск, чтобы вернуться в Берлин. Предполагаю, что именно это вы собирались сделать?
— Да, в Берлин… или в то место, которое когда-то было им.
— У вас там семья?
— Нет. Моя сестра и племянник эвакуировались в провинцию.
— Тем лучше. Не хотела бы я, чтобы кто-то из моих близких находился сейчас в этом городе.
— Что вы имеете в виду?
— Пролетая над Берлином на самолете, английский журналист вспомнил о развалинах Карфагена.