— Знаю, — сказал Клем. — Я сейчас изучаю психоаналитиков, раз уж они не смогли изучить меня, и узнал один их трюк. Я беру свою старую фотографию, разрезаю посередине, и соединяю каждую половину с ее зеркальным отражением. Получаются два лица, которые чуть-чуть различаются. У каждого две половины чуть-чуть различаются. Предполагается, что эти два лица отображают две стороны личности. Я смотрю на себя и вижу, что все больше становлюсь похожим на одну такую сторону; ну, а он должен становиться все больше похожим на другую. Он говорит, что между ним и Вероникой есть какие-то неровности, так ведь? И никто из них не понимает, в чем дело? Вот и я не понимаю.
Клем жил скромно, но начал больше пить. Он наблюдал, через своего посредника Джо, и всякими другими способами, за другим собой. И ждал. Это была самая необычная его сделка, а обдурить его в сделках могли немногие.
— Он не умнее меня, — крутилось в голове у Клема. — Но, с ума сойти, если он это я, он все же довольно умный. Что бы он сделал, будь он на моем месте? И, я так понимаю, в каком-то смысле он уже на моем месте.
Следуя своей привычке выпивать, размышлять и ждать, Клем бывал в разных небольших заведениях, и вот что однажды случилось в баре у Двуликого. Этим баром заправлял Двуликий Террел, двурушник и джентльмен, в чем-то даже денди. Какой-то человек уселся за слабо освещенный стол рядом с Клемом, и как только Двуликий принес выпивку, он начал говорить.
— Почему у Матфея два осла? — спросил человек.
— Какой такой Матфей? — спросил Клем. — Не понимаю, о чем вы.
— О стихах с первого по девятый, песнь двадцать один, конечно, — сказал человек. — В других Евангелиях только один осел. Когда-нибудь думали об этом?
— Нет, как-то не приходилось, — сказал Клем.
— Ну тогда скажите, почему у Матфея два беса?
— Чего?
— Стихи с двадцать восьмого по тридцать четвертый, песнь восемь. У других евангелистов только один бесноватый.
— Может, сначала был только один чокнутый, а потом он и другого с ума свел, который рядом пил.
— Это возможно. А, вы шутите. Но почему у Матфея двое слепых?
— Стих и песня, где там двое слепых? — спросил Клем.
— С двадцать седьмого по тридцать первый, песнь девять, и еще с двадцать девятого по тридцать четвертый, песнь двадцать. В обоих случаях у остальных только один слепой. Почему Матфей столько всего удваивает? Есть и другие примеры.
— Может, ему очки были нужны, — сказал Клем.
— Нет, — прошептал человек. — Думаю, он был одним из нас.
— О каких «нас» вы говорите? — спросил Клем, но уже начал подозревать, что его случай не уникален. Предположим, такое случается один раз на миллион? Тогда в стране есть несколько сотен таких расколотых людей, и они склонны собираться — в таких местах, как гриль-бар у Двуликого. Чувствовалось, что почти каждый посетитель здесь чего-то лишен или как будто расщеплен.