— Да, ты Иудушка. Ненавижу таких.
— Нет, нет, послушайте, мистер Кленденнинг. При чем тут Иудушка? Я знаю об этом расщеплении не больше вас. Такое бывает один на миллион, но с нами же это случилось. Возможно, такое могло случиться и с Богом, один на миллиард миллиардов, но случилось. Бог, который встречается гораздо реже, чем вы только можете себе представить.
Позвольте объяснить: моя другая личность — очень хороший человек, гораздо лучше, чем когда мы разъединились. Он уже декан, и через пять лет будет епископом. Сомнения и скептицизм, которые были во мне, они все остались, и даже усилились. Я не хочу быть маловером. Я не хочу высмеивать великое. Но все, что меня мучает, все здесь, во мне. Другой я свободен от них.
Думаете, не мог разве Наполеон быть расщеплен на гениального стратега и нервного трусишку? Не мог разве в глуши Кентукки много лет жить расщепленный Линкольн, полностью отдавшийся своим врожденным порочным наслаждениям, выросший в грязи и невежестве? Разве не могло быть второго Августина, который обратился в манихейство и все более и более упражнял свое искусство ложной логики и разврата, который выступал вопреки разуму на потребу толпе? Был ли анти-Христос — человек, бежавший из сада на закате нагишом, оставив одежды? Мы знаем, что оба в момент расщепления не сохранили своего одеяния.
— Черт меня побери, если знаю, Иудушка. Твой грязный тезка, был ли другой он? Был он лучше или еще хуже? Я пошел.
— Она в городе и хочет с тобой встретиться сегодня, — сказал Клему Джо Заботски при их следующей ежемесячной встрече. — Мы все устроили.
— Нет, нет, не Вероника! — испугался Клем. — Я не готов.
— Она готова. Она решительная женщина, и знает, чего хочет.
— Нет, не знает, Джо. Я боюсь. У меня не было женщин после нее.
— Черт побери, Клем, мы говорим о Веронике. Не то чтобы ты уже не был на ней женат.
— Я все-таки боюсь, Джо. Я стал каким-то неестественным. Где мы должны встретиться? А-а, вот ты ж гад! Я вижу, она здесь. Она уже была, когда я пришел. Нет, нет, Вероника, я не он. Это ошибка при опознании.
— Конечно, конечно, это ошибка, Клем Клам, — сказала решительная Вероника, подойдя к их столику. — Пошли. Кажется, мне никто столько в жизни не объяснял, сколько тебе сейчас придется.
— Вероника, я не могу ничего объяснить. Ну совсем ничего.
— Ты очень постараешься, Клем. Мы оба очень постараемся. Спасибо, мистер Заботски, за то, что вошли в наше непростое положение.
Ну, и все прошло хорошо, так хорошо, что даже подозрительно. Вероника была необыкновенной женщиной, Клем по ней скучал. Они побродили по городу. Так бывало-то раз в год, а в нынешних личностях они вообще несколько лет не виделись. И все же Вероника предлагала иногда снова пойти в «местечко, где мы были в том году, а, но это же был не ты, Клем? — это был Клем», и такие разговоры сбивали с толку.