Она глубоко задумалась.
— Всякой женщине… «Ребенок мужеского пола» — теперь я понимаю, что хотела этим сказать Сара Гранд!
Она слабо улыбнулась.
— Мне все кажется, что он просто непослушный ребенок. А я… я преклонялась перед ним! — сказала она дрогнувшим голосом.
Мой троюродный брат кашлянул, отвернулся и стал смотреть в окно. Ему пришло в голову, что он, оказывается, еще менее пригоден для таких разговоров, чем считал до сих пор.
— Если бы я думала, что она может сделать его счастливым… — сказала она через некоторое время, и, хотя фраза осталась неоконченной, было ясно, что за этим последовали бы слова, полные великодушия и самопожертвования.
— Да, дело… непростое, — сказал Мелвил.
Она продолжала — звонким, немного напряженным голосом, в котором звучали покорность судьбе и непоколебимая уверенность:
— Но она на это неспособна. Все, что есть в нем лучшего, серьезного… Она не может этого видеть и все погубит.
— А он… — начал Мелвил и сам испугался безрассудной смелости собственного вопроса.
— Да?
— Он… просил расторгнуть помолвку?
— Нет… Он хочет вернуться ко мне.
— А вы?
— Он не возвращается.
— А вы… хотите, чтобы он вернулся?
— Как я могу знать, мистер Мелвил? Он даже не говорит определенно, что хочет вернуться.
Мой троюродный брат Мелвил озадаченно посмотрел на нее. Он всю жизнь скользил по поверхности чувств и, когда столкнулся с подобными сложностями в делах, которые всегда считал простыми, оказался в тупике.
— Иногда, — сказала она, — мне кажется, что моя любовь к нему окончательно умерла… Подумайте только, какое разочарование, какое потрясение я испытала, обнаружив в нем такую слабость.
Мой троюродный брат поднял брови и кивнул головой в знак согласия.
— Убедиться, что он стоит на глиняных ногах!
Наступила пауза.
— По-видимому, я никогда его не любила. Но потом… Потом я начинаю думать о том, кем он все-таки мог бы стать…
Что-то в ее голосе заставило его поднять глаза, и он увидел, что губы у нее крепко стиснуты, а по щекам катятся слезы.
Как рассказывает мой троюродный брат, сначала ему пришло в голову, что надо бы сочувственно коснуться ее руки, а потом — что этого делать не следует. Ее слова не выходили у него из головы. Потом он с некоторым опозданием сказал:
— Это еще возможно.
— Может быть, — медленно, неуверенно произнесла она. Больше она не плакала. — Кто она такая? — вдруг сказала Эделин совсем другим тоном. — Кто это существо, которое встало между ним и всеми реальностями жизни? Что в ней такого… И почему я должна соперничать с ней из-за того, что он… что он сам не знает, чего хочет?