измерить его своими резонаторами или Спенсер
[14] — объяснить его в свете Эволюции и Окружающей Среды! — Такие вещи не поддаются измерению, — сказал Мелвил.
— Нет, поддаются — по их действию, — возразил Чаттерис. — И вообще почему они на нас так действуют? Вот вопрос, который не дает мне покоя.
Мой троюродный брат погрузился в размышления, при этом, несомненно, сунув руки глубоко в карманы.
— Это иллюзия, — сказал он. — Что-то вроде ореола. В конце концов попытайтесь взглянуть на вещи просто. Что она такое? Что может она вам дать? Она обещает вам нечто туманное… Это западня, обман. Она — прекрасная маска…
Он запнулся.
— Да? — произнес Чаттерис после паузы.
— Она… Для вас и для всех жизненных реальностей она означает…
— Да?
— Смерть…
— Да, — произнес Чаттерис. — Я знаю. — И повторил еще раз:
— Я знаю. В этом нет для меня ничего нового. Но почему — почему маска смерти так прекрасна? В конце концов… Мы отдаем должное логическим рассуждениям. Но почему все должно сводиться к логике и справедливости? В конце концов, может быть, существуют и вещи, выходящие за пределы нашего рассудка? В конце концов, может быть, Желание тоже властно над нами?
Он умолк в ожидании ответа. Мелвил глубокомысленно молчал. Наконец он сказал:
— Я думаю, Желание тоже властно над нами. Красота, во всяком случае…
— Я хочу сказать, — пояснил он, — что мы люди. Мы — материя, наделенная сознанием, которое вырастает из нас самих. Мы тянемся вниз, в прекрасный, удивительный мир материи, и в то же время вверх, к чему-то… — Он остановился, недовольный образом, возникшим в его воображении, и, не найдя ничего более подходящего, закончил:
— В общем, в другом направлении. — Тут ему неожиданно пришла в голову новая мысль, которой сначала он вовсе не имел в виду:
— Человек — это что-то вроде приюта на полпути, он должен искать компромисс.
— Как вы?
— Ну… Да. Я пытаюсь найти равновесие.
— Несколько старинных гравюр — насколько я понимаю, неплохих, — немного роскоши в мебели и цветах, насколько позволяют ваши средства, Искусство — в умеренном количестве, несколько добродетельных поступков из тех, совершать которые приятно, известное уважение к Истине, Долг — тоже в умеренных дозах… Так? Но это как раз такое равновесие, какое для меня невозможно. Я не могу ежедневно поглощать жизненную овсянку и запивать ее умеренно разведенной порцией Прекрасного. Искусство! Наверное, я просто чересчур жаден, я из тех, кто не приспособлен к жизни — к цивилизованной жизни. Снова и снова я пытался ограничиться лишь разумным, логичным и полезным… Но это не для меня. Это не для меня, — повторил он.