Поэтому с большим апломбом, чем я мог ожидать от себя, я моргаю, не отводя глаз от луча, и размеренным голосом чеканю:
— Покажи мне мумию.
Луч скользит по моим застывшим рукам, сжимающим пистолет, опускается с пистолета на пол, сдвигается на пару футов влево, показывая, что целюсь я совсем не в мумию, а в пустоту. Существо, принадлежность которого к какому-то конкретному биологическому виду определить невозможно, по-прежнему лежит на спине и внешне совершенно не изменилось — та же мумия. Двигается только левая рука, костлявые пальцы постукивают по полу, словно при жизни этот монстр был пианистом и теперь ему не терпится забацать что-нибудь джазовое.
До того момента, как погас свет, я исходил из предположения, что этот падший монстр являет собой хрупкий скелет, обтянутый сморщенной кожей, а все, что под ней (кроме скелета), — пыль, в которую в конце концов обращаемся все мы, как монстры, так и люди. Мне нравится такая трактовка, и я могу с этим жить. Так что дергающаяся рука — это уже перебор.
Я стою над чудовищем, сжимаю в руках пистолет и с чувством глубокого удовлетворения отмечаю, что дрожат мои руки не так сильно, как я ожидал, определенно с меньшей амплитудой и частотой, чем у старика, страдающего болезнью Паркинсона.
Свет загорается на обеих стенах коридора, и в этот же самый момент рука мумии замирает.
Когда Джоли выключает фонарик и кладет его на спальник рядом с собой, я гадаю вслух:
— Что здесь только что произошло?
Она по-прежнему сидит, скрестив ноги по-турецки.
— Ничего больше никогда не происходило.
— Ты говорила, что все заканчивалось х-у-м-м-м, х-у-м-м-м, х-у-м-м-м.
— Я об этом забыла.
— Как можно такое забыть?
— Такое случается не всегда. Явление редкое. Дергание руки — посмертный рефлекс или что-то в этом роде.
— У полностью обезвоженной мумии не может быть посмертного рефлекса.
— Значит, это что-то другое. — Она совершенно невозмутима. — Я думала о том, чтобы вскрыть Орка, ты понимаешь, препарировать, посмотреть, что внутри.
— Это плохая идея.
— Орк безвредный. И я могла узнать что-то важное.
— Ты могла узнать, что Орк совсем не безвредный. А что насчет крика?
— Это не крик, — говорит она. — Рот не двигался. Грудь не поднималась и не опускалась. Если подумать, звук электронный, вроде х-у-м-м-м, но другой, более пугающий. Что-то передает этот звук, а голосовые связки мертвого Орка, или его кости, или что-то внутри служит приемником, который этот звук принимает.
Она сидит на спальнике, словно маленькая мисс Маффет[9] на своем пуфике, да только если бы к ней присоседился паучок, она бы не убежала в испуге. Раздавила бы рукой.