— Людей в кузове нет?
Он хмурится.
— С чего там быть людям?
— Должен спросить.
— Это рефрижератор, — дальнобойщик указывает на знак, закрепленный на переднем бампере. — Я везу замороженных индеек.
— То есть, будь там люди, их бы заморозило.
— Я о том же.
— Хорошо, идите на север.
— Ты не выстрелишь мне в спину?
— Я не из таких, сэр.
— Не обижайся, сынок.
— Шевелитесь.
Он уходит, такой одинокий. Санта, у которого украли сани и оленя. Уже у заднего борта трейлера говорит:
— Не так-то легко продать краденых замороженных индеек.
— Я знаю, что с ними делать, — заверяю я его.
Когда он отходит от рефрижератора на восемьдесят футов, я забираюсь в кабину и захлопываю дверцу.
Это действительно плохо. Мне стыдно, когда я это пишу. Я убивал людей, это так, но они были злобными выродками, которые хотели убить меня. Я никогда ничего не крал у невинного человека… даже у плохого и злого. Если только не считать кражей заимствование пистолета у плохиша, чтобы потом его же из этого пистолета и застрелить. Но я считаю, что подобное деяние скорее самозащита, чем кража, в крайнем случае можно сказать, что пистолет я одолжил, пусть и без разрешения владельца.
На щитке над ветровым стеклом групповая фотография: моя жертва, пожилая пара, вероятно его родители, симпатичная женщина лет пятидесяти, вероятно его сестра Бернис, и мальчишка, как я понимаю, сирота Тимми. На другой фотографии, закрепленной на дверце бардачка над радиопередатчиком, моя жертва с золотистым ретривером, которого он, несомненно, обожает. Рядом с ним карточка-напоминание, на которой красивым шрифтом написано: «ИИСУС ЛЮБИТ МЕНЯ».
Я чувствую себя полным дерьмом. Содеянное мною ужасно, но я собираюсь совершить кое-что пострашней.
Какой-то парень холодным, бесстрастным голосом говорит: «Джоли Энн Гармони», — словно хочет меня напугать.
Я стою в тускло освещенной комнате с шестью мертвецами в костюмах химзащиты, или в космических скафандрах, или в чем-то еще, их лица расплавились, и провалились, и лыбятся, словно у безумных клоунов, а зубы за щитками светятся зеленым. Когда я слышу свое имя, у меня возникает ощущение, что сейчас один из шести, а может, все шесть поднимутся на ноги и шагнут ко мне, живые мертвяки в костюмах химзащиты, зомби-астронавты, но никто из них не шевелится, хотя это не доказывает, что они безвредны, потому что живые мертвяки всегда стремятся к тому, чтобы человек потерял бдительность, а потом захватывают врасплох.
Я думаю, некоторые девочки в этот момент повернули бы назад. Я мало знаю о других девочках. Просидев пять лет в тюрьме у Хискотта, я не смогла завести восемь или десять лучших подружек. А если бы и завела, не смогла бы выскользнуть из «Уголка», чтобы остаться у кого-нибудь из них на ночь и всласть поболтать перед сном. Если бы попыталась, он бы замучил и убил половину моей семьи. Даже сейчас мне хочется бежать обратно, туда, где оставил меня Гарри, но я не говорю, что собираюсь это сделать, нет у меня оснований думать, что там мне будет безопаснее. Если кто-то захочет убить меня здесь, он с тем же успехом может пойти туда и вырвать мои глаза, чтобы поджарить с луком и яйцами на завтрак. Просто идти вперед так же глупо, как вернуться назад, и не менее глупо, чем оставаться здесь, а если все варианты, из которых ты можешь выбирать, глупые, целесообразно остановиться на самом интересном.