— Настоящее имя Гарри — Одд Томас.
— Одд?
— Судя по всему, происхождение этого имени — долгая история. Сейчас времени для этого нет.
— Как ты узнал его имя?
— Пропустил через компьютерную программу для сравнения визуальных изображений всю базу данных Департамента транспортных средств штата Калифорния, но не смог его там найти.
— Это же миллионы фотографий. Сколько у тебя ушло времени?
— Семь минут. Потом просмотрел архивы «Ассошиэйтед пресс».
Фотография уходит, ее сменяет видео — новостной репортаж, которому уже восемнадцать месяцев, об ужасном террористическом акте в торговом центре города Пико Мундо. Девятнадцать убитых, сорок один раненый. Полицейский говорит, что жертв было бы гораздо больше, если бы не действия одного храброго молодого человека. Это Гарри, точнее, Одд Томас. Полицейский говорит, что погибли бы сотни, если бы Одд не убил обоих террористов и не разминировал грузовик, набитый взрывчаткой. Репортер говорит, что Одд не хочет общаться с прессой, заявляет, что не сделал ничего особенного. Считает, что на его месте так поступил бы каждый. Репортер говорит, что Одд такой же застенчивый, как храбрый, но пусть я ребенок и все такое, я знаю, что застенчивый — слово неправильное.
Раньше, как вы, возможно, помните, я объяснила, почему люблю его: он и храбрый, и добрый, и нежный, но еще в нем есть что-то особенное, чем он отличается от других людей. И теперь понимаю, что это. Я знала, что он не покинет нас. Я знала, он не убежит, чтобы спастись самому.
Эд говорит:
— Я показываю тебе все это, Джоли Энн Гармони, потому что, несмотря на твою храбрость и острый язычок, несмотря на то что я не выявил феромонов, которые ассоциируются с ложью, я выявил другие феромоны, те, что ассоциируются с отчаянием. Я к тебе привязался, мне больно, что ты на грани потери надежды.
— Теперь — нет, — отвечаю я ему.
За те годы, которые Хискотт прожил во мне, я не позволила ему только одного: он так и не узнал, что я чувствую, когда плачу. Мои слезы — они мои, не его, никогда не его. Я лучше вообще не буду плакать, чем позволю этому слизняку чувствовать их жар на моих щеках или вкус на уголках рта. Если хотите знать, я уже думала, если наступит день, когда придет свобода, я могу узнать, что больше неспособна плакать — так долго сдерживала слезы, что превратилась в камень и их из меня уже не выжать. Но тут перед глазами у меня все расплывается, и вот они, слезы, слезы надежды и счастья, хотя победа еще не одержана.
Через какое-то время я вспоминаю:
— Эд, ты говорил, что есть кто-то еще, помимо Гарри… помимо Одда. Кто-то еще, кто сможет нам помочь.