Доктор молчал, а Мэтьюз, который ни слова не понимал на языке лошадей, терпеливо ждал, что же решит доктор. Наконец Джон Дулиттл встал со ступенек и пошел к двери фургона.
— Вы остаетесь? — с тревогой в голосе спросил Мэтьюз.
— Да, — ответил доктор. — Наверное, мне так на роду написано. Спокойной ночи.
К концу недели ярмарка в Гримблдоне закрылась. Цирк тоже закрылся, шатры свернули, загоны и помосты разобрали, сложили пожитки и собрались в дорогу. Нарядная Ратушная площадь сразу же стала грязной и неуютной.
Сборы длились целую неделю. Крякки как всегда хлопотала и тоже готовилась в дорогу, остальная звериная семейка доктора развлекалась. Как смешно было видеть циркачей без их обычных цветастых нарядов! А Хрюкки чуть не плакал, потому что не мог никого узнать. Клоун стер пудру с лица и превратился в обычного добродушного толстяка. Принцесса Фатима сменила расшитые восточные одежды на строгое платье и стала похожа на почтенную посудомойку. Дикарь с Борнео причесал волосы, надел рубаху с крахмальным воротничком и галстуком и заговорил на всем понятном языке. Бородатая женщина сняла бороду, бережно упаковала ее и сунула в дорожный сундучок.
А потом вереница цирковых фургонов двинулась к ближайшему городу, до которого было пятьдесят миль. За один день пятьдесят миль не проедешь, к тому же цирк продвигался вперед черепашьим шагом. По ночам в поле рядом с дорогой они разбивали лагерь и с удовольствием спали под открытым небом, как настоящие цыгане. Разжигали костер и вешали над огнем котелок, утка готовила ужин, а остальные таскали хворост. О‘Скалли носился по придорожным канавам и охотился на крыс, в как-то он даже выследил лису и погнался за нею, ни плутовка успела юркнуть от него в нору — и была такова.
По вечерам к костру доктора приходили два друга — Скок, собака клоуна, и Тобби, пес из кукольного театра. Друзья любили поболтать и рассказывали уйму веселых историй из жизни цирка.
— Собаки как и люди, — иногда повторял доктор. — У каждой своя душа и свой нрав.
Он даже написал книгу о собаках, их привычках и пристрастиях. Но люди ученые прочли ее и сказали: «Пфс! Такую чушь собачью мог написать лишь человек не в своем уме». Но они говорили так потому, что ничего ни смыслили в собаках. А доктор был совершенно прав.
Вот так и друзья — Скок и Тобби — ничем не походили друг на друга. Скок, обычная лохматая дворняга, был очень, веселым и любил пошутить. Отчасти, наверное, причиной было то, что он еще щенком попал к клоуну и помогал ему смешить людей. А может быть, он и родился таким смешливым.