В тот день, когда она получила визу, сам отец Кузи в конце концов убедил Людмилу, что ее отец не кривит душой, утверждая, будто она — их единственная надежда на лучшее будущее, единственная надежда, что когда-нибудь им всем удастся уехать. И внезапно, словно по мановению десницы Господней, к ее матери вернулись силы, так что накануне отъезда Людмилы в Гамбург, где ей нужно было сесть на корабль, мама даже смогла сделать одной из своих старинных клиенток трехчасовой перманент.
Людмила набрала в легкие побольше воздуха и задержала дыхание, чтобы унять слезы, от которых ее наволочка уже стала влажной. Ей придется дать клятву, что она больше никогда не будет плакать. Слезы портят внешность. Уже достаточно скверно и то, что доктор сказал, будто она сможет вернуться к своим обязанностям в доме только через четыре недели! Когда миссис Тауэрс увидит ее снова, ей не понравится, если Людмила будет выглядеть как древняя сморщенная старуха. Утром она уберет музыкальную шкатулку, которую родители подарили ей на прощание, и не поднимет крышку, чтобы послушать свой любимый «Вальс конькобежцев», пока не продвинется на пути осуществления своих честолюбивых замыслов и будет улыбаться и смеяться потому, что по-настоящему счастлива, а не потому, что притворяется счастливой ради Милоша.
В своем безудержном стремлении попасть в Америку она забыла, как сильно ненавидела домашнюю работу. Даже покрывать депилятором волосатые голени мадам Винклер и то лучше, чем чистить унитазы, хотя бы и мраморные, похожие на трон, в мужских и женских туалетах на первом этаже особняка в Палм-Бич.
В дни вынужденного заключения в стенах крошечной квартирки она пришла к мысли, что работа парикмахерши, которую она тоже терпеть не могла, на самом деле могла стать единственным шансом вырваться из лап Милоша, как в свое время Милош был ее шансом вырваться из Чехословакии.
Прическа миссис Тауэрс напоминала плохо приготовленное суфле: она держалась, когда тип по имени Альберто заканчивал свой «шедевр», но оседала прежде, чем миссис Тауэрс успевала даже застегнуть все пуговицы на одном из своих многочисленных нарядов. Сколько она платит этому жалкому подобию стилиста? Людмила не имела представления, но была уверена, что его гонорары огромны.
Сколько же пройдет времени, пока она сама скопит достаточно денег, чтобы выйти в этот свободный мир огромного числа предпринимателей и открыть небольшую парикмахерскую или же наняться в солидный салон и жить где-нибудь на свой заработок? Как убедить Милоша разрешить ей иметь собственный счет? Наверняка он заподозрит, что сбережения необходимы ей, чтобы когда-нибудь бросить его. Она вынуждена изображать любящую жену, но после глупого несчастного случая, когда она сломала ногу, ей становилось все труднее и труднее изображать что-либо вообще.