— Тоже поляна — чуть поменьше, мокрая, деревья редкие, наша сторона просматривается далеко.
— А финская?
— Там чуть посуше и видно хуже.
— Вы не задумывались, почему они вступили в переговоры? А не проще ли им было убрать нашего часового?
— Нет, не проще. Последствия непредсказуемые. Для этого им надо иметь хорошего наводчика, который знал бы каждый куст и каждый камень, а такого наводчика, товарищ Крестов, у них нет.
Граница была как граница, невидимая черта, помеченная редкими полосатыми столбами, многие из которых были выдраны, смяты — потом всё пришлось ставить вновь, — тихая, настороженная. Земля слилась с темнотой, небо стало землёй.
— Вот та самая полянка, — шёпотом произнёс командир отряда. — Высовываться из ельника не будем, лишнее движение здесь ни к чему. Если что почуют — в жизнь не появятся.
— Это верно, — также шёпотом, соблюдая тишину, проговорил Крестов. — Подстраховка нужна обязательно. Мало ли что! — произнёс он неопределённо.
— И это продумали!
— Поехали назад, — сказал Крестов.
Молча повернули лошадей.
Из канцелярии заставы Крестов доложил в Петроград, что дырка выбрана неизвестными по всем законам «замочных скважин» — просматривается только одним часовым, со стороны никто не может помешать. На случай, если враги вздумают сломать ключ, приготовлен запасной, а на выходе группы — удобная развязка. Встреча будет приготовлена достойно.
— Можно начинать операцию, — разрешил по телефону Алексеев.
До появления группы оставалось три дня. Это время Крестов и Остапчук провели на заставе, влезали в детали, надоедали пограничному начальству, мозолили глаза красноармейцам — характер у них, особенно у Крестова, был нудный, тягучий, прицепившись к чему-нибудь, долго не могли отстать, пытаясь докопаться до сути. Но до сути надо докапываться в главном деле, в явлении, в человеке, а чего докапываться до сути, когда у красноармейца, например, оказалась ржавая винтовка? Тут суть одна — просто человек неряшлив, не привык блюсти себя, и никакой угрозы революции в этом нет.
Вечером они приходили в штабной домик, из которого попахивало теплом и дымком, но и тепло и дым не могли справиться с очень цепким и очень устойчивым плесенным духом, насквозь пропитавшим всё, и теребили командира отряда:
— А чего ночи такие глухие — луны нет?
— Старая луна умерла, новая не народилась — пора межлуния. Когда будем проводить операцию, месяц должен зародиться. Глядишь, малость подсветит, — улыбался командир, оглаживал рукою седые волосы. Ему хотелось сказать Остапчуку с Крестовым что-нибудь резкое, особенно Остапчуку, попросить, чтобы те не мешали, не дёргали людей попусту, не нудили, но командир каждый раз обрезал себя, — да и побаивался он чекистов. Будучи храбрым в атаке, в бою, он терялся в вещах простых, штабных, бытовых.