— Молчи... Ти — Эдуард Ринган... Когда ти был вот такая маленькая (бритый незнакомец показал на аршин от полу) тебя украл цыгане, и ти пропадил. Эдуард Ринган пропадил... Никто не мог найти, ни папа, ни мама... а теперь я тебя нашел... Я узнал тебя... фот... по родимому пятну... здесь (он ткнул в то место, где было клеймо). Я — Томас Ринган. Я — твой папа... ти — мой син.
Володя смотрел на него, выпучив глаза.
Бородатый человек, отвернувшись, как-то странно трясся, не то хохотал, не то плакал, растроганный этой встречей отца с сыном.
— Как ваш сын? — пробормотал Володя, — папа мой был Лазарев Дмитрий Иванович.
— Но! «Но» — значит «нет». Но! Я — твой папа!
— Да право же!..
— И я тебя возьму с собой в Америку!
— В Америку?
Володя даже подпрыгнул.
— Только ти должен учить английский язык и знать, что я твой папа...
— В Америку... ого... да это что ж!
Володя ясно представил себе свой дом и свое возвращение туда после сегодняшнего скандала. Хоть на Марс удрать, не то что в Америку. Но внезапная мысль заставила его побледнеть даже.
— А вы не шутите? — спросил он.
— О, но. Ит из трю! Это ферно! Так едем в Америку. Я тебе куплю все... нофый костюм... федь ти мой син.
Володя потер себе лоб.
«Была не была, сын так сын», — подумал он.
— Так я с удовольствием.
В дверь постучались.
Служитель подал телеграмму.
Томас Ринган прочел ее, и вдруг лицо его изобразило сильную тревогу. Бородатый, стоя сзади него, читал одновременно с ним.
— Ауоэйоуэ?
— Оу, шоу, тайм, ауоэ.
— Фидишь... нам надо скорей ехать... Заполел твой дедушка.
— Дедушка?
— Ну да, мой папа...
Володя мысленно махнул рукой. «Дедушка, так дедушка». Он с обалделым видом глядел на беседующих джентльменов, стараясь только ясно понять, сон это все или действительность. Он даже исподтишка ущипнул себе здорово ляжку, но не проснулся. «Стало быть, не сон, — решил он. — Ну и здорово. В Америку! Ну, уж это действительно. Вот, это даешь!»
То, что произошло дальше, вполне напоминало чудный сон. Володе купили костюм в магазине Москвошвея, пальто, шляпу, башмаки. За всеми покупками ездили всё на том же мягком и быстром автомобиле. Потом через несколько дней помчались в роскошном вагоне скорого поезда, в котором со всех сторон слышались такие же непонятные речи: «ауэоау» и хорошо пахло сигарами.
Потом совсем перестала раздаваться русская речь, а они все мчались, мчались уже в другом поезде по Германии, деревни и города которой совсем были не похожи на русские. Совсем не видно было деревянных изб, а церкви были остроконечные, словно кто-то ущипнул их и потянул кверху.