Сильный, звонкий, стальной голос Ирэн Кречетовской разносился по всему коридору «Московского листка», и Черменский, входя в редакцию, невольно поморщился. Северьян же, напротив, широко ухмыльнулся.
— Мать господня, никак Ирина Станиславна разоряются? Повезло тебе, Дмитрич, не разминулись!
Владимир вовсе не был уверен в том, что ему повезло. Да, в последнее их свидание Ирэн говорила о том, что в Питере ею весьма недовольны и ей, по-видимому, придется надолго остаться в Москве, где «Московский листок» и несколько других изданий всегда с удовольствием принимали ее «уголовные» статьи, но Черменский не придал словам Кречетовской значения и быстро забыл о них. Сам он все это время дописывал в Раздольном цикл очерков для того же «Московского листка». Работать нужно было быстро, из Москвы приходили отчаянные телеграммы Петухова, уверявшего, что очерки пользуются «феерическим» успехом, и требующего еще и еще. Ирэн в Раздольное не приезжала, и Владимир думал, что она все-таки выбила себе амнистию в Питере.
И вот Кречетовская собственной персоной стоит посреди кабинета Петухова и вдохновенно скандалит на всю редакцию, а в дверь гроздьями просовываются головы заинтересованных сотрудников. Вежливо раздвинув их плечом, Черменский вошел внутрь и, заглушая поток гневных воплей, поздоровался:
— Доброй ночи, Андрей Григорьич… Номер еще набирается?
Ирэн, стоявшая посреди кабинета, развернулась к нему всем телом. Ее черные глаза воинственно сверкали, кудрявые волосы стояли вокруг головы растрепанным нимбом, острые скулы горели огнем.
— Как есть царица эфиопская! — одобрил Северьян, высунув из-за спины Черменского свою раскосую физиономию и посылая Ирэн нахальный взгляд.
— Болван китайский! — отрезала она — и тут же улыбнулась. — Доброй ночи, Черменский, что ж так поздно? Вообрази, он меня в оперу загоняет! Меня!!!
Владимир через ее плечо молча посмотрел на Петухова. Толстенький, с объемным брюшком, похожий на престарелого колобка редактор обиженно поглядывал на разошедшуюся Ирэн из-под толстых стекол очков.
— Здравствуйте, Черменский, вы очень вовремя… Может, вы как-то сумеете воздействовать… Просто невыносимо стало работать! Где сотрудники, я вас спрашиваю? Где работники пера и слова?! Один запил, другой хоронит тетушку в Клину, третьего забрали в долговую, и некому написать театральную рецензию на три строки! Может быть, вовсе пора прекращать эту деятельность? Мало мне хлопот с цензурой — чуть не закрыли третьего дня из-за невиннейшей карикатуры, в которой господин обер-полицмейстер углядел собственную, так сказать, личность… Так еще и выслушивать подобные речи!