Но резкий, безжалостный удар коленом в пах заставил охранника издать короткое сдавленное мычание и согнуться пополам. В следующую долю мгновения что-то, как ему показалось, железное (на самом деле — всего лишь ребро ладони) обрушилось на его затылок, и бывший солдат удачи ткнулся лицом в мраморные плиты площадки.
— Приказываю остановиться, комиссар! Или я выстрелю. У меня — приказ.
Пролетом выше стояли еще трое «людей в черном». В руке у одного поблескивал револьвер.
Она даже не замедлила шага:
— Стреляйте — если хотите вмазаться в гнусную историю. Тот, кто вам приказал применить оружие, вины на себя не возьмет.
Она отлично видела: старший охранник блефует — он лучше уж даст себя нокаутировать. Убийце полицейского комиссара не прожить и суток, и тот отлично это понимает! Да и приказа стрелять ему, скорее всего, не отдавали.
Начальник охраны не выстрелил. Более того: убрал пистолет в карман и ждал, пока комиссар с ним поравняется. Остальные двое застыли, точно соляные столбы.
— Вы ставите меня в неловкое положение, — проговорил старший цербер. — Понимаете, мистер Кортес…
Но пускать в ход красноречие ему не пришлось. Зеркальная дверь полуотворилась, и в залитом солнцем проеме нарисовалась сухая удлиненная фигура.
— Роджер, что вы делаете? Вы с ума сошли? Кто вам приказывал чинить препятствия полиции? А этот что?
Вскинутый подбородок мистера Гедеоне Кортеса указывал на темную фигуру внизу.
— Он как раз чинил препятствия полиции, сэр! — Роджер учтиво отстранился. — Простите, мы не так вас поняли! Думаю, минут через десять Лесли придет в себя.
— И тогда вы сообщите ему, что он уволен. Мерзавец! Доброе утро, комиссар. Если я вам так нужен — прошу.
Комиссар Тауэрс впервые видела главу концерна «Ларосса». Во всяком случае — воочию впервые, поскольку его лицо не раз появлялось в газетах и на обложках журналов. В полиции мистера Кортеса не снимали. По крайней мере, в английской полиции.
На вид знаменитому аргентинцу было около шестидесяти лет, и для этого возраста он выглядел безупречно. Среднего роста, не то чтобы поджарый, но тонкий в кости и как бы весь вытянутый вверх, словно на портрете работы Эль Греко. Эту удлиненность его фигуры подчеркивал контур длинного черного кимоно с тонким узором из серебряных драконов. Лицо не смуглое, но золотистое, прекрасно оттененное густым ежиком коротко остриженных, совершенно седых волос и небольшими изящными усами. Черные брови, глаза цвета спелой сливы, идеально прямой нос с чувственными, расширенными ноздрями. И рот, как у киноактрисы пятидесятых годов, — слишком сочный и розовый, слишком хищный и жадный. Но это был только штришок, не нарушавший общего облика. Облик же казался безусловно приятным.