И все-таки что-то тут не так. Кассета, кассета, кассета! Отчего она все не дает покоя? Что в той злополучной записи ну никак не лезет в версию случившегося? Вернее — в обе версии. В примитивную и малоправдоподобную, которую подсунул своим саморазоблачением Лоринг, да и в ту, что родилась у Айрин во время разговора с Ларри Веллингтоном. Что же упорно вылезает за пределы логики? Может — мешает образ «великого Лорни» — мужественного бойца, прирожденного победителя? Она видела Лоринга таким все тринадцать лет, что за него болела. И таким же его обрисовал Веллингтон. Но они оба — и комиссар полиции, и этот юный пилот — любят Лорни. Лорни-чемпиона. Однако все когда-то кончается. Что, если та леди в строгом синем костюме права: уходить надо вовремя?
Нет-нет, дело не в этом! По крайней мере — не только в этом. Есть какой-то факт, ускользающий от сознания, но реальный, зримый — который совершенно ломает картину случившегося. Нужно только понять, что же это такое, — и тогда все встанет на свои места!
В конце концов сон поглотил ее сознание, и комиссар увидела себя на совершенно пустой трибуне над Килбурновской трассой. Кругом никого. Трасса тоже пуста. Но откуда-то доносится рев мотора. Айрин знает, что сейчас из-за поворота вынырнет пламенно-рыжий болид. Знает, что за его рулем — Даниэль. И как только машина войдет в поворот, она…
— Стой! Стой! Нельзя!
Разум подсказывает, что с верхних рядов до трассы не добежать: машина летит со скоростью триста пятьдесят километров в час. Она просто мелькнет мимо, промчится грохочущим оранжевым мазком в неподвижном воздухе. А за трибуной — уже поворот.
Айрин раскидывает руки, прыгает. Как в свое время прыгала с вышки в бассейн. И тут же понимает, что это сон: так лететь, по-птичьи описывая крутую стремительную дугу над огромным пространством, наяву невозможно. Но все равно ей страшно — машина приближается, вырастает, надвигается. Удар! Голова в оранжевом шлеме склоняется к ней, очень знакомый голос — но не голос Лоринга — отчаянно кричит: «Ты что наделала?! Что наделала?!» Пилот поднимает стекло шлема, и Айрин облегченно переводит дыхание: «Ой! Это ты? А мне приснилось!..»
Тут же она проснулась по-настоящему. На столе надрывался телефон. Часы показывали половину восьмого.
— Да! Слушаю.
— Комиссар? Говорит инспектор Грим! Вы меня слышите?!
— Еще как слышу! Сейчас оглохну. Что вы так кричите? В чем дело?
— Дон Маклоу! Вы были правы, комиссар: он со своими ребятами объявился именно возле Сити-банка. И как только вы смогли их вычислить?!
— По карте! — она сонно моргала, вытряхивая себя из постели, а заодно — из оставшейся от сна невесомости. — Маклоу никогда не был оригинален. Он чертит траекторию своих налетов узкими зигзагами, свято веря, что тупая полиция не будет ждать его всего за семьсот футов от того банка, где он орудовал месяц назад. Сколько их, Грим, и что они сейчас делают?