Еще полчаса у него ушло на то, чтобы найти дом, который он разыскивал. В местном участке ему сообщили, что в Тетфорде нет семьи по фамилии Лоусон, зато есть Альфред Лоутон, владелец крупной усадьбы милях в трех от города, если ехать по Бери-роуд.
Усадьба находилась довольно далеко от дороги, и в сумерках ее трудно оказалось разглядеть. Вопреки словам женщины из булочной, Ратлиджу показалось, что дом примерно такого же размера, как и «Берег», возможно, даже немного меньше.
Зато здешняя усадьба находилась в гораздо лучшем состоянии. Парк выглядел безупречно; в вечерней тишине было слышно, как в фонтане у парадного входа льется вода. Фасад ровный, ни единой трещины или впадины в цементном растворе. У двери горели газовые фонари; их пламя слегка покачивалось на ветру. Ратлидж поднял медный молоток и ударил по пластинке.
Через несколько минут дверь открыла горничная в накрахмаленном переднике. Держалась она сухо и официально.
Ратлидж представился и спросил, дома ли мистер Лоутон.
— Сейчас спрошу, сэр, принимает ли он.
Оставив его в просторном вестибюле, горничная куда-то ушла, а потом вернулась и пригласила его пройти в библиотеку.
Там он нашел мистера Лоутона, мужчину лет пятидесяти, в смокинге, стоявшего у открытого окна. Ратлидж сразу заметил, что у него нет правой руки; рукав оказался пришпилен к плечу. Комната была богато обставлена. В свете лампы высвечивались кожаные с позолотой переплеты книг на полках; у незажженного камина стояли удобные кресла.
— Здравствуйте, мистер Ратлидж, — кивнул хозяин дома в знак приветствия.
— Добрый вечер, сэр. Прошу прощения за то, что явился к вам без приглашения, но я расследую одно преступление, которое совершили в Лондоне. Следы привели меня сюда. Скажите, пожалуйста, служил ли у вас лакей по имени Бенджамин Уиллет?
— Боже правый! — ошеломленно воскликнул Лоутон. — Уиллет?! Мы наняли его на службу еще до войны. Насколько я помню, очень хороший молодой человек. Служил он добросовестно. Когда началась война, он, как и все остальные, записался добровольцем… Кстати, о своем уходе он предупредил нас заранее, за месяц. Это было для него характерно.
— Вернулся ли он к вам после войны?
Лоутон глубоко вздохнул:
— Нет. Не вернулся. То есть он остался жив, и мы с удовольствием снова приняли бы его на службу, как мы ему и говорили. Но через два месяца после Перемирия он написал нам из Лондона и сообщил, что открыл в себе новое призвание.
— Что за призвание?
— Он не сказал, но его письмо дышало воодушевлением, как будто он нашел себе занятие по душе. Он спросил, не возражаем ли мы, если его коробки — вещи, которые он оставил у нас, когда пошел в армию, — останутся у нас на некоторое время, до тех пор, пока он за ними не пришлет. Вот, кстати, вспомнилось… Он ведь так и не прислал за своими вещами!