– Нет! Вы не понимаете! Я просто не умела… не умею… любить… – Ева сникла и, замолчав, уставилась в окно.
Я невольно принялся рассматривать ее и решил, что вряд ли Герман польстился только на деньги папаши. Ева Константиновна даже сейчас, измученная и сломленная, поражала нежной, изысканной красотой. И эти волосы… Тяжелые волны волос на плечах… Я хотел сказать что-нибудь ободряющее, но ей, видимо, хотелось выговориться:
– Отец многое дал Герману, но при этом подавлял его. Подминал под себя. Все его начинания, все его предложения подвергал сомнению и браковал. Иногда даже позволял себе высмеивать его прожекты (так он их неизменно называл) на совете директоров. Отцу важно было осознавать свое величие хотя бы в собственной компании, потому что дома… Словом, дома его давила мама. Она была женщиной с очень сильным характером и с большими связями. Отец очень от нее зависел и старался не ссориться. Он нашел мальчика для битья в лице Германа.
– То есть вы оправдываете всех и вините во всем себя, так, что ли?
– Я только пытаюсь понять, почему все произошло именно так и не иначе.
– Но это не повод подарить Анне квартиру и… все остальное!
– Я ей должна…
– Вы ей ничего не должны!
– Вы не понимаете!
– Ну, хорошо! – Я решил временно согласиться с ней. – А как же тогда мальчик, которого вы хотите взять из детского дома? Как же Павлик? Чтобы его растить, нужны средства. Вы хотите привести его в коммуналку, где будете снимать угол?!
Ева сокрушенно покачала головой и ответила:
– В тот день, когда мы с вами встретились в детдоме, я наконец поняла, что Павлика мне не отдадут никогда… Наверно, это правильно…
– Конечно, правильно! То есть я не имею в виду Павлика… Конечно, ему было бы лучше в семье, а не в казенном учреждении, но… В общем, вы еще молоды и привлекательны! Вы можете выйти замуж и родить собственного ребенка!
– Я больше не хочу замуж! – неожиданно громко выкрикнула Ева и посмотрела на меня такими глазами, что я сразу поверил: она не кокетничает, а действительно не хочет. Похоже, она ничего не хочет. Может быть, уже не хочет и Павлика. В ней умерли желания точно так же, как во мне. Я ее очень хорошо понимал. Но с этим надо было что-то делать. Я не мог согласиться с Евой в том, чтобы дать возможность Анне жить припеваючи. Эта гюрза должна быть раздавлена или, по крайней мере, лишена своих ядовитых зубов.
– Ну вот что! – Я решил подвести промежуточный итог нашим разговорам. – Завтра я вернусь с работы, и мы все еще раз обсудим на свежую голову.
– Как? Вы завтра уйдете? – испугалась Ева. – А как же я? Что же мне делать? Куда же мне…