Меня окатывало волной щемящей нежности, когда она просто с удивлением и восторгом смотрела на меня, лежащего рядом с ней. Я видел, я ощущал, как в ней просыпается настоящая женщина, страстная, ненасытная и, главное, по-настоящему любящая. Я не мог не сравнивать ее с Лизой, и Лиза проигрывала, хотя совершенно не была в этом виновата. Интимные отношения мы постигали с ней вместе и потому в постели были на равных. Еве я шаг за шагом открывал радости плотской любви, счастье полного обладания друг другом. Я знал то, чего она не знала, я умел то, о чем она не имела представления, и был горд собой, когда понимал, что доставляю ей такое наслаждение, какого она до меня не испытывала ни разу. Нет, я вовсе не чувствовал себе сексуальным наставником, эротическим гуру. С Евой я тоже многое постигал впервые. Например, я понял, что дарить любимой женщине радость телесной близости – это тоже счастье и оно по эмоциональному накалу, пожалуй, несравнимо ни с каким другим.
Лиза, как я теперь понимаю, могла бы существовать без меня. Мы с ней почти во всем всегда были равны, а иногда она будто бы парила надо мной и потому многое предугадывала и предчувствовала. Во мне часто зрел не до конца осознанный протест против такого женского засилья над мужским эго, я пытался поступать вопреки советам Лизы и почти всегда попадал впросак. Теперь, когда со мной была Ева, попасть в этот самый «просак» я не имел никакого права. Я чувствовал себя ответственным перед ней. С Лизой все было несколько иначе. Это тоже томило и мучило меня. Я понял, что сам подставил ее. Еву я никогда в жизни не смог бы оставить одну в чужом доме с незнакомой, мертвецки пьяной женщиной. Да что там… Я никогда не вызвал бы Еву себе на подмогу. Это я должен помогать ей. Я должен ее защищать, холить и лелеять. Я – ее, а не она меня. Это было для меня ново и очень важно. Это было мне нужно. Я был счастлив ощущать себя сильным, мужественным и единственным для этой женщины, которая без меня, в отличие от Лизы, существовать не могла, не хотела… Да, вот так выходило: я подставил Лизу, чтобы стать счастливым с Евой… Но почему она, Лиза, такая чуткая и прозорливая, именно в тот час не поняла, что едет навстречу своей гибели? Или все не так… Она именно поняла и осознанно принесла себя в жертву?
У меня всегда начинала болеть голова, когда я мучил себя этими неразрешимыми вопросами, я переключался на что-то другое, насущное и необходимое, но эти мысли упорно возвращались вновь и вновь. В конце концов я свыкся с ними и даже выделил им специальное время перед сном. И, может быть, именно потому, что я окончательно принял свою вину перед Лизой, эти мысли стали посещать меня все реже и реже. А может быть, в этом не было ничего мистического. Просто живым – живое. Мертвым – память и всегда вина перед ними, в любом случае.