подумал Дик. —
Потерял навсегда, безвозвратно. Нельзя уже более надеяться, что она еще может опомниться и вернуться».Дик посмотрел в окно. Поблескивающая река, мельница и плоский контур равнины, над которой вздымался небосвод, подобный внутренней стороне гигантской раковины, где в нежном молочном перламутре мерцала жемчужина луны.
Он открыл окно, вдохнул сырой и теплый ветер. «Что со мной творится? — подумал он. — Почему я стою здесь и ловлю руками воздух, словно этот воздух — прядь ее волос? Слишком поздно. Ничего нельзя вернуть. Ничто не возвращается. Так же, как не возвращается прожитое мгновение».
Время перестало для него существовать. Он глядел в темноту… Что-то нарушилось. Магический круг разомкнулся, остались лишь сетования, а надежда разбита вдребезги. Его взгляд скользнул по фасадам домов. Несколько освещенных окон. За одним из них сидит женщина, ее взгляд неподвижен. Дик схватил со стола фотографию Мэгги, разорвал и выбросил. Забыть… Какое слово! В нем и ужас, и утешение, и обман. Кто бы мог жить, не забывая? Но кто способен забыть все, о чем не хочется помнить? Шлак воспоминаний, разрывающий сердце. Свободен лишь тот, кто утратил все, ради чего стоит жить.
Когда время приблизилось к вечеру, он стал с безумным волнением ждать, придет ли Мэгги. Он твердил себе, что она наверняка придет, и сам этому не верил. Время шло. Она не появлялась. Бессмысленная жажда мести вспыхнула в нем. Ему хотелось душить, топтать, бить ее, волочить по полу, уничтожить… И в то же время все в нем было пусто. Раньше жизнь его была полна через край, ни о чем другом, кроме Мэгги, он не мог думать. Дни для него летели, как часы. Едва у него выдавалась минута, когда он хотел заняться чем-нибудь серьезным, как мысли его уносились прочь; проходило четверть часа, и он, очнувшись, чувствовал, как сердце его замирает, охваченное жадным стремлением, в голове стоит туман, и весь он поглощен только одним: «Любит ли она меня?»
По улице бродила ночь; жирная, властная ночь, которая обрушивается на спину запоздалого прохожего, вонзает свой хищный клюв ему в затылок.
Дику впервые стало скучно. Скука просачивалась сквозь щели брусчатки, прорастала, как сорная трава, на утрамбованной земле тротуара; выстраивалась вереницей на крыше. Скука — это недавний дождь, застывший лужами в выбоинах дороги; это заляпанные грязью стены. Это сохнувшее на улице белье, секомое ветром. Скука — это взгляд, приподнимающий тяжелые веки гардин и тотчас прячущийся во мрак, едва случайно столкнувшись с чьим-то взглядом.