– Евдокия! Вы, конечно, дама экзальтированная, я не подозревал, что до такой степени… – Незваный гость усмехается.
– Вы зачем ключами-то, как взломщик? – Я прогоняю из головы опасную ассоциацию – в нашей квартире кто-то уже рылся, у Марфы-Маринки тоже.
– Какой взломщик? – отмахивается он, устраиваясь на полу поудобнее. – Ваш благоверный связку выдал. Бейсик! Не надо, не трогай!
Я тоже присаживаюсь на корточки, не сводя взгляда с теплой горы черного меха. Гора шипит и даже слегка поводит хвостом.
– Артем попросил в квартиру войти побыстрее, чтобы соседям глаза не мозолить, поэтому пришлось без спроса. Он обещал подъехать через полчаса.
– Я поглажу? Он… Вы… у кого из вас разрешения спрашивать?
– Да ни у кого, гладьте на здоровье. Бейс, Евдокия тебя любит. Видите, не отодвигается, вы ему понравились.
Я счастливо и бессмысленно мычу, потом утыкаюсь лицом в жаркую шкуру, чую горячее сытное тепло – как от плиты в обжитой кухне. Так пахнут добрые сказки.
– Бейсик, хороший, огромный мой. Ах ты умничка какая…
– Мрыыыыыыть…
– Можно, Бейс, можно. Евдокия, а где у вас тапочки какие-нибудь?
– Кто у нас самый красивый, самый теплый? Чего? На нижней полке. Самый огромный – кто тут у нас?
От шерсти волной идет горячее тепло, нежное и сильное одновременно. Монотонное мурчание – как шум моря – делается чуть громче, убаюкивает, обещает, что все теперь сделается хорошо и спокойно…
– Ты мой славный…
Анька распахивает дверь и не двигается с места, только улыбается и радостно звенит:
– Женьк, а можно я тоже поглажу? А его как зовут? Женька, а куда ты мою косынку положила? А нам его насовсем дали или только поиграть?
– Ага. Не знаю. Наверное. – Я продолжаю гладить огромного зверя. – Спроси у… Дима, слушай, а тебя как зовут-то сейчас?
– Бейс, это тоже свои. Это ведьмин кутенок, не обижай. Понял меня?
– Угу, – отвечаю я вместо Бейсика.
– А что касается имени. Евдокия, вы будете смеяться, я тоже Дима, но другой. Его сын.
Я и вправду смеюсь – вполне себе счастливо. Как шестьдесят с лишним лет назад, когда во дворе общаги Шварца юный папаша этого Димы позвал меня танцевать, а заодно жить нынешним днем, а не только прошедшим.
Первый раз в жизни вижу ко́та, который бы ел торт. Не с голодухи, а по собственной инициативе, мурча от удовольствия на весь подъезд. На черной морде сияют крошки, длиннющие жесткие усы обсыпаны сахарной пудрой, лесной аромат целебной шерсти сплетается с запахом теплого теста. Довольная жизнью тварюга гудит, словно добрая трансформаторная будка. Хвост – размером с приличный веник – вяло ерзает по ковру. Мощная лапа опускается на десертную тарелку, приминает последний кусок. Розовый язык – чуть меньше открытки! – слизывает крем с золоченого ободка.